Значительный сегмент современной российской исторической науки, претендующий (явно или косвенно) на статус «либерального», во многом зиждится на постмодернистской концепции "конструирования прошлого". Например, если в советское время достижения дореволюционных историков по политическим мотивам принижались по указке руководящих органов коммунистической партии, то в настоящее время умаление или замалчивание реальных достижений советских исследователей происходит главным образом по инициативе отдельных групп ученых [1].

В этом отношении типичными являются очерк Афанасьева Юрия Николаевича (1934-2015) «Феномен советской историографии»[2] и пособие для вузов «История исторического знания», вдохновителем, редактором и одним из авторов которого является Репина Лорина Петровна [3]. Ю.Н. Афанасьев, историк «либерального» направления, опубликовав в целом интересный материал, однако впадал в крайность, объявляя всю «советскую историческую науку» «мощным средством репрессий»[4].

Раздел книги «История исторического знания», существенная часть которого посвящена советской исторической науке, был назван Л.П. Репиной и ее соавторами «Служанка идеологии»[5]. Если в очерке Ю.Н. Афанасьева упоминается достаточно много фамилий советских историков, то в указанном выше разделе «Истории исторического знания» назван один М.Н. Покровский (1868-1932), и то в связи с осуждением в 1938 году его исторической школы. Таким образом, Л.П. Репина и ее соавторы фактически отказались от изучения целого периода отечественной исторической науки, ограничившись навешиванием политического ярлыка ("служанка идеологии") и некой "скороговоркой", лишенной какой-либо исторической конкретики и научных доказательств.

Обращает на себя внимание и то, что сразу после "размышлений" о советской исторической науке следует материал о "расистских исторических концепциях в гитлеровской Германии" [6]. Можно предположить, что создатели пособия умышленно ставят в один ряд довоенную советскую историческую науку и нацистскую расистскую пропаганду, что, конечно же, в корне противоречит требованиям методологического принципа историзма. Ведь одно дело "бесконечные" споры в СССР о "сущности и характере общественно-экономических формаций", другое - расистская идеология и пропаганда в нацистском рейхе, прикрытая историческим флером. Как известно, в СССР всячески подчеркивалась интернациональная суть политического режима и его идеологии, утвердившиеся в нашей стране после октября 1917 года. Вероятно, было бы ошибкой игнорировать и определенные практические успехи в целенаправленном интернациональном воспитании граждан Советского Союза. Да и формационная концепция истории, в разных формах и сочетаниях, до сих пор используется историками.

Если все это так, то данные исследователи, применяют постмодернистский прием "включения в единый ряд" двух совершенно разных понятий в целях формирования у читателей впечатления о тождестве их содержания. Но, как говорится, "бессмысленно сравнивать пуды с аршинами, а вкус бифштекса - с диагональю квадрата" (Э.В. Ильенков).

Кроме того, Л.П. Репина и ее соавторы совершают серьезную методологическую ошибку, смешивая политику в отношении исторической науки в СССР с реальными результатами проведенных исторических исследований. Они не учитывают того факта, что, невзирая на сильное политическое давление, оказываемое на ученых в советское время, академическая история не стояла на месте. Советским историкам удалось внести весомый вклад в исследование прошлого, несмотря на то, что им приходилось создавать свои произведения в рамках лишь марксистской концепции истории.

Достаточно упомянуть творчество таких ученых, как В.И. Авдиев (1898-1978), А.В. Арциховский (1902-1978), Б.Д. Греков (1882-1953), Е.В. Гутнова (1914-1992), Дьяконов (1914-1999), П.А. Зайончко́вский (1904-1983), А.А. Зимин (1920-1980), И.Д. Ковальченко (1923-1995), Е.А. Косминский (1886-1959), А.Д. Люблинская (1902-1980), М.В. Нечкина (1901-1985), А.П. Пронштейн (1919-1998), Л.Н. Пушкарев (1918-2019), С.Д. Сказкин (1890-1973), Р.Г. Скрынников (1931-2009), М.Н. Тихомиров (1893-1965), З.В. Удальцова (1918-1987), С.Л. Утченко (1908-1976), Л.В. Черепнин (1905-1977), С.О. Шмидт (1922-2013), Е.М. Штаерман (1922-2013), В.Л. Янин (1929-2020). В советское время дальнейшее развитие получила отечественная историография (труды О.Л. Ванштейна (1894-1980), Е.Н. Городецкого (1907-1993), А.И. Данилова (1916-1980), Р.А. Киреевой (1929-2023), Н.Л. Рубинштейна (1897-1963) и др.).

К тому же, историческая наука в России после октябрьской революции 1917 года развивалась не одинаково: 20-е, 30-е, военные и послевоенные годы, хрущевская «оттепель», период брежневского правления, горбачевская «перестройка».

Политические и иные особенности каждого из названных периодов предполагали различный подход к интерпретации отдельных марксистских теоретических положений применительно к конкретно-историческому исследованию. Многое зависело от личности самого историка.

Так, в сталинские времена Е.В. Тарле (1874-1955) в завуалированной форме фактически оспаривал марксистское определение бонапартизма («лавирование» между классом феодалов и буржуазии). В книге «Наполеон» историк утверждал, что французский император, встав па путь «политической реакции», проводил политику, выгодную прежде всего крупной торгово-промышленной буржуазии [7]. В фундаментальной работе «Крымская война» Е. В. Тарле удалось развенчать некоторые высказывания Ф. Энгельса относительно внешней политики России, русской армии и др.[8]

После смерти Сталина начались теоретико-методологические дискуссии, протекавшие «под знаком преодоления сталинской догматизации истории», что способствовало «дисциплинарному самоопределению советской историографии, определенному размежеванию ее по предмету исследования с историческим материализмом и выработке собственного методологического аппарата»[9].

В 70-80-х гг. ХХ в. наиболее творческие советские историки пытались «интегрировать в марксистское методологическое сознание целый ряд новаций, таких как идея многовариантности исторического процесса, проблемы «человека в истории» и «истории в человеке», историческое моделирование и использование количественных методов в исторических исследованиях [10].

В это время появляются научные работы, в которых стало возможным «подправлять» самого Ленина. Так, Евгения Владимировна Гутнова (1914-1992), крупный советский историк, историограф и методолог, приведя известное его высказывание о том, что «исторические заслуги судятся не потому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а потому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками», тут же замечает, что «вместе с тем необходимо учитывать также значимость этих «заслуг» и для последующего развития историографии, а также их актуальность и научную ценность для нашего времени».

До сих пор весьма актуально звучат методологические суждения Е.В. Гутновой о том, что 1) "... история исторической науки не может быть сведена лишь к ее идеологической основе, ибо она в то же время является историей исторического знания, которая определяется не только классовыми и политическими мотивами своего времени, но и уровнем развития историографии в предшествующий период и внутренней логикой развития самой науки", 2) "... значительное место в развитии историографической науки занимают также преемственность, историографические традиции...", 3) принцип историзма "требует не только вскрытия и критики недостатков и слабых сторон историографии прошлого, но и объяснения их историческими условиями..."[11].

И еще один важный момент. Отрицая значение марксистской концепции исторического процесса как единственно возможной и правильной, в то же время, нельзя не видеть ее сильных эвристических сторон: пристальное внимание к истории народных движений, экономической истории, удачное использование отдельных положений диалектико-материалистического подхода к анализу исторических фактов.

Например, Л.П. Репина, один из авторов "Истории исторического знания", будучи ученицей Е.В. Гутновой, в 1979 году издала под ее научной редакцией монографию "Сословие горожан и феодальное государство в Англии XIV в." [12], сохраняющей свое научное значение и по сей день, благодаря наличию в ней прежде всего убедительной фактологической базы, научно обоснованной интерпретации исторической информации, добытой из разнообразных источников, предельно четкого и компактного изложения материала.

Конечно, в духе того времени, в книге немало ссылок на труды классиков марксизма, часть из которых носит как бы ритуальный характер. В то же время включение в текст монографии ряда цитат было оправдано логикой самого исследования. Заметим, что в наше время ссылки на труды классиков марксизма - не такая уж редкость. И этому есть свое объяснение. Так, Б.Г. Могильницкий (1929-2014) писал, что марксизм, в конце концов, был включен «в общее русло развития исторической мысли»… «На смену игнорированию или уничтожающей критике учения Маркса стало приходить понимание того, что оно является органической частью западного исторического мышления, всей западной культуры» [13].

В связи с этим не могут не вызывать удивления попытки авторов «Истории исторического знания», среди которых и Л.П. Репина, на фоне игнорирования достижений советских историков, преувеличить значение трудов ряда зарубежных исследователей. Неслучайно сразу же после раздела «Служанка идеологии» следует разделы ««Бои за историю». История как проблема», «Новая историческая наука». В последующих разделах подробно говорится о «новой социальной истории», «социальной истории ментальностей», «новой локальной истории» и т.д. При этом называются имена зарубежных историков, обильно цитируются их работы. То есть авторы книги именно эти направления зарубежных исследований преподносят как достойные внимания.

Так, о «новой» локальной истории читаем следующее: «Наиболее перспективный путь к осуществлению проекта социоистории, включавшей в свой предмет социальные аспекты всех сторон исторического бытия человека, открылся в «новой локальной истории»»[14]. При этом полностью игнорируется (и поэтому не анализируется и не сравнивается) богатый российский опыт локально-исторических исследований.

Достаточно вспомнить труд В.В. Крестинина (1729-1795) «Краткая история о городе Архангельске» (1792). Именно этот исследователь первым обратился к изучению российских семейных крестьянских архивов [15]. Д.И. Иловайский (1832-1920) опубликовал монографию «История Рязанского княжества» (1858), которая явилась важным вкладом в развитие научных основ локальной истории [16]. Истории местного управления России XVI-XVII вв. на примере уездов Московского государства были посвящены труды А.Д. Градовского (1841-1889)[17]. М.М. Богословский (1867-1929) детально проследил развитие «земского самоуправления» на русском Севере, не знавшего крепостного права [18].

Большое количество публикаций по местной истории дали губернские статистические комитеты, которые с 1867 года занимались обработкой архивных дел. Например, значительную работу по сбору источников и обобщению материалов провел нижегородский Статистический комитет, издавший 10 томов «Нижегородских сборников». Выходившие с 1867 по 1890 гг. под руководством секретаря Статистического комитета А.С. Гациского (1838-1893), эти сборники получили в России широкую известность [19]. В Казани местные научные силы группировались при университетских научных изданиях и кафедрах, в образованном в 1877 году Обществе археологии, истории и этнографии [20].

Многообразную деятельность по изучению местной истории развернули губернские ученые архивные комиссии, возникшие в 1884 году[21]. Большую роль в организации комиссий сыграли профессиональные историки Н.В. Калачов (1819-1885), Д.Я. Самоквасов (1843-1911) и др.[22]

Профессор С.И. Архангельский (1882-1958), бывший сотрудник Нижегородской ГУАК, в 20-е годы прошлого века активно обосновывал плодотворность «локального метода» в исторических исследованиях[23]. Эти годы иногда даже называют «золотым десятилетием» советского краеведения [24].

Нельзя сбрасывать со счетов локально-исторические исследования, проводившиеся в последующие годы, когда активно создавались «Очерки» региональной истории, истории малых городов, отдельных предприятий, организаций, биографии известных местных деятелей. Серьезная исследовательская работа велась по истории Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в ее региональном варианте. В 1987-1991 гг. в условиях гласности существенно активизировались локальные изыскания [25]. Авторы «Истории исторического знания» должны были не замалчивать, а учесть и каким-то образом интерпретировать отечественный опыт локально-исторических исследований.

Как видим, Л.П. Репина и ее соавторы "конструируют" прошлое в нужном им направлении. Случаен ли такой подход к исследованию истории? Отрицательный ответ напрашивается сам собой - ведь в своем пособии они утверждают, что "Историческая наука, также как и массовое сознание, создает собственные мифы о прошлом и использует его для подтверждения тех или иных актуальных представлений" [26]. Возможно, именно в такой, мягко говоря, не диалектической интерпретации сущности научно-исторического исследования содержится разгадка своего рода "отмены" репинцами научного наследия советских историков и представителей отечественного локально-исторического знания. Причем, Л.П. Репина и соавторы пытаются подвести под эту "отмену" квазитеоретическое обоснование.

В этой связи, отнюдь неслучайно они всячески превозносят постмодернизм, что перечеркивает все их релятивистские увертки и оговорки, обнаруживает их истинные методологические взгляды: "И все же разрушительная деятельность постмодернистской программы расчищает новые пути познания"; "Постмодернистская интеллектуальная программа определяет характер будущего посредством изменения представлений о прошлом"; "Но не менее значим и выразителен акцент на эстетическую функцию истории, который делают сторонники ее постмодернистской парадигмы, отождествляющие историю с литературой»; "Траекторией движения историографии между полюсами научной аргументации и литературной репрезентации может быть записана одна из версий ее непростой истории". Примечательно, что пособие заканчивается утверждением о том, что "новые направления современной историографии" уже "усвоили уроки постмодернистского вызова" [27].

Однако данные авторы явно выдают желаемое за действительное. На самом деле постмодернизм не имеет никакого отношения к собственно исторической науке, представляет из себя не более чем набор фокуснических когнитивных приемов, паразитирует на логических парадоксах "бесконечный регресс" и "универсальная альтернатива" [28]. Именно поэтому никаких "уроков" это антинаучное направление преподать не может, также как и что-то "разрушить".

Что же касается кризиса в отечественной исторической науке, то он уже преодолен и, видимо, не нужно писать на эту тему так много и однообразно. Ведь суть этого кризиса заключалась в том, что после закономерной отмены монополии марксисткой методологии исследования, на некоторое, весьма непродолжительное по историческим меркам, время образовался некий вакуум методологических идей. Но этот вакуум заполнен, и каждый историк самостоятельно выбирает или формирует свою (авторскую) методологию исследования.

Сегодня надо говорить не о кризисе в современной отечественной исторической науке, а о бесплодной деятельности некоторых официальных лиц от академической истории, оторвавшихся от современной практики конкретно-исторических исследований, занимающихся невнятным пересказом сомнительных методологических идей о каких-то мифических когнитивных "прорывах", "поворотах", "революциях", на поверку оказывающихся очередными библио-историографическими курьезами.

По нашему мнению, анализируемые разделы пособия представляет собой образчик современного отечественного субъективно-идеалистического подхода к истории, разновидностью которого является постмодернистская концепция "конструирования (создания) прошлого", ныне весьма изобретательно пропагандируемая в нашей стране группой исследователей во главе с Л.П. Репиной, с некоторыми незначительными нюансами - их последователями и единомышленниками. В основе этого подхода лежит давнее, многократно опровергнутое заблуждение, смысл которого - в неправомерном с научной точки зрения игнорировании ("отмене") объективно существующей природно-исторической действительности, прикрываемом многочисленными оговорками и логическими увертками релятивистского толка.

Не следует забывать о том, что из признания относительности всякого знания, в т.ч. и исторического, отнюдь не вытекает необходимость подмены профессионально организованного исторического исследования совсем не детской игрой под названием "конструирование (создание) прошлого".

Хотелось бы напомнить: историк, получая в ходе профессионально организованного исследования знание об объективно существующей природно-исторической реальности (действительности), конечно же, не "создает", не "конструирует" ее (по понятным причинам, это невозможно). Он осуществляет лишь реконструкцию, т.е. приблизительно верное отражение какого-либо ее фрагмента через описание и обобщение исторических фактов, почерпнутых из разнообразных исторических источников. Достигаемая же при этом степень достоверности всегда ограничена состоянием и доступностью источниковой базы, уровнем имеющихся знаний о данной реальности, зависит от методологической, методической и иной оснащенности исторического исследования, научной подготовки самого историка, профессионализма экспертных сообществ.

Таким образом, словосочетание "конструирование (создание) прошлого" (или такой же по смыслу речевой оборот) нельзя использовать в качестве некоего краткого определения процесса исторического исследования, т.к. оно радикально искажает его действительную суть, отрицает преемственность в исторической науке, дезориентирует начинающих историков, выполняет функцию когнитивного вредоносного вируса. Реальное внедрение этой, без сомнения, постмодернистской концепции в практику исследований и высшего исторического образования открывает путь к безудержному наукообразному фантазированию, провакативным утверждениям и понятийному хаосу. Образно говоря, данная концепция - "мина замедленного действия", вольно или невольно заложенная под формировавшийся длительное время методологический фундамент российской исторической науки.

Вся история научного изучения прошлого со всей наглядностью показывает, что эклектизм, релятивизм, методологическая всеядность, беспринципность, демонстративно-агрессивный отказ ("отмена") от положительного исследовательского опыта и традиций предшественников, внесших весомый вклад в науку, представляют из себя серьезные преграды на пути поступательного процесса получения сообществом профессиональных историков знания, приблизительное верно отражающего те или иные фрагменты объективной природно-исторической реальности (действительности) [29].

В.И. Вернадский в работе «Мысли о современном значении истории знаний», писал, что в кризисные периоды научная работа «имеет яркий созидательный, а не разрушительный характер. Строится и создается новое; оно для своего создания часто использует, перерабатывая до конца, старое. Обычно выясняется, неожиданно для современников, что в старом давно уже таились и подготовлялись элементы нового. Часто сразу и внезапно это старое появляется в новом облике, старое сразу освещается... Такой ход научного сознания наблюдается всегда, на всем протяжении истории мысли. Он лишь более интенсивен и охватывает большую область в периоде переломов. Всегда для него характерно созидание нового и сохранение ранее достигнутого"[30].

Ссылки и примечания

[1] Здесь мы не касаемся роли современного российского государства в создании школьных учебников по отечественной истории.

[2]См. Советская историография /Под ред. Ю.Н. Афанасьева. М., 1996.

[3]См. Репина Л.П. История исторического знания: Пособие для вузов /Л.П. Репина, В.В. Зверева, М.Ю. Парамонова. М.: Дрофа, 2004. 288 с. Главенствующую роль Л.П. Репиной в создании данного пособия подтверждает тот факт, что именно ее фамилия стоит первой в списке авторов, хотя по алфавиту ее фамилия должна была находиться на последнем месте.

[4]См. Советская историография. С. 9.

[5]См. Репина Л.П. История исторического знания. С. 221.

[6]Там же. С. 222-223.

[7]См. Балашов Б.А., Юрченков В.А. Историография отечественной истории (1917-начало 90-х гг.). Саранск, 1994. С. 30-31.

[8]Там же. С. 40.

[9]См. Могильницкий Б.Г. История исторической мысли ХХ века: Курс лекций. Вып.II. Становление «новой исторической науки». Томск, 2003. С. 111-112.

[10]См. Лубский А. В. Альтернативные модели исторического исследования /Отв. ред. Ю.Г. Волков. М., 2005. С. 9.

[11]См. Гутнова Е.В. Историография истории средних веков. М., 1985. С. 5-7. Конечно, речь не идет о том, чтобы отстаивать тезис о наличии в советское время свободы мысли. Однако было бы не исторично не видеть особенностей того или иного периода советской истории, когда степень давления на исследователей была разной (от репрессий – до «оттепели» и «перестроечных» свобод).

[12]См. Репина Л.П. Сословие горожан и феодальное государство в Англии XIV в. М.: Наука, 1979.

[13]См. Могильницкий Б.Г. История исторической мысли ХХ века: Курс лекций. Вып.II. Становление «новой исторической науки». С. 149.

В нашей стране публикуются немало работ марксистской направленности (См., например: Журавлева Г.П. Плеханов Г.В. - "патриарх" русского марксизма //Величие К. Маркса и развитие марксизма в трудах ученых РЭУ им. Г. В. Плеханова разных лет: сб. науч. работ /Министерство науки и высшего образования Российской Федерации, ФГБОУ ВО "Российский экономический университет имени Г.В. Плеханова" и др. М.: Российский экономический ун-т им. Г. В. Плеханова; Тамбов: Тамбовский гос. ун-т им. Г. Р. Державина, 2019. С. 119-127; Колганов А.И. Что такое социализм? Марксистская версия. М: URSS, 2012; Колганов А.И. Путь к социализму. Пройденный и непройденный. От Октябрьской революции к тупику "перестройки". М.: Ленанд, 2018; Логинов В.Т. Владимир Ленин. Выбор пути. Биография. М.: Республика, 2005; Логинов В.Т. Заветы Ильича. "Сим победиши". М.: Алгоритм, 2017; Семенов Ю. Марксистский прорыв в философии. М.: URSS, Либроком, 2013; Филиппов Л.С. Теоретическое наследие И.В. Сталина (историко-философский аспект). М.: Вече, 2015; Филиппов Л.С. Теоретическое наследие В. И. Ленина (историко-философский аспект). М.: Вече, 2017. Кроме того, переиздаются труды классиков марксизма (См., например, Маркс Карл. Капитал. Критика политической экономии. М.: Эксмо, 2012).

[14]См. Репина Л.П. История исторического знания. С. 6, 14.

[15]См. Историография истории СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции /Под ред. В.Е. Иллерицкого и И.А. Кудрявцева. М., 1971. С. 100 (далее - Историография истории СССР). В.В. Крестинин удостоился «ежегодного пенсиона» за труды по краеведению (См. Герасименко Г.А. История российской исторической науки (дооктябрьский период). Оренбург, 2002. С. 60).

[16]См. Историография истории СССР. С. 250.

[16]Там же. С. 267.

[18]Там же. С. 393.

[19]См. Макарихин В.П. Губернские ученые архивные комиссии России. Н. Новгород, 1991. С. 9.

[20]Там же. С. 10.

[21]См. Самошенко В.Н. История архивного дела в дореволюционной России. М., 1989. С. 167-170.

[22]См. Макарихин В.П. Губернские ученые архивные комиссии России. С. 13; Самошенко В.Н. История архивного дела в дореволюционной России. С. 162-165.

[23]См. Макарихин В.П. Губернские ученые архивные комиссии России. С. 17.

[24]См. Шмидт С.О. «Золотое десятилетие» советского краеведения //Отечество: Краеведческий альманах. М., 1990. Т. 1.

[25]См. Афанасьев В.Г., Стародворцева Н.П. Местные исторические хроники: что делать? //Российский исторический журнал. 1998. №2.

[26]См. Репина Л.П. История исторического знания. С. 25.

Использование авторами термина "реконструкция" (С. 9) не должно вводить в заблуждение читателя. При внимательном сопоставлении разбросанных в тексте пособия утверждений, выясняется, что под "реконструкцией" они имеют ввиду все то же постмодернистское "конструирование" прошлого, хотя стараются избегать использования этого термина.

[27]См. Репина Л.П. История исторического знания. С. 277, 278, 281.

[28]См. Тарский А. Введение в логику и методологию дедуктивных наук. М., 1948. С.163-164; Кузеванов Л.И. Академический принцип историзма: понятия и методологические регулятивы. Балашов, 2023.

[29]Подробнее см.: Кузеванов Л.И. Академизм исторического познания. М.: РИЖ, 2010; Кузеванов Л.И. Академический принцип историзма: понятия и методологические регулятивы. Балашов, 2023; Кузеванов Л.И. Методология истории: академизм и постмодернизм. 3-е изд., доп. и перер. 2023. [Электронный ресурс]. URL: http://klio.3dn.ru/publ/9-1-0-728

[30]См. Вернадский В.И. Мысли о современном значении истории знаний.
URL: http://www.ecolife.ru/jornal/echo/2003-4-1.shtml

©Кузеванов Леонид Иванович, кандидат исторических наук, доцент; текст, 2016-2024

См. материал "Cостоятельны ли взгляды Максима Викторовича Сапронова на использование синергетического "принципа самоорганизации" в исследовании прошлого?"

См. материал "Посадский Антон Викторович о коллаборационизме периода Великой Отечественной войны. Исторична ли концепция "самоорганизации"?

См. материал "Противоречия в постмодернистской концепции истории Ирины Максимовны Савельевой и Андрея Владимировича Полетаева".

См. материал "Борода Годунова" или "историческая проза". В чем ошибался Георгий Степанович Кнабе?"

См. материал "Филатов Тимур Валентинович и Ипполитов Георгий Михайлович о методологии истории. Обоснованы ли выводы?"

См. книгу "Методология истории: академизм и постмодернизм".