Гумилев Лев Николаевич (1912-1992) в своем труде "Древняя Русь и Великая степь" писал: «Возможности археологии ограничены. Эпоху можно определить удовлетворительно, но этнический состав – невозможно. Материальная культура перенимается соседями легко, ибо зависит от ландшафтных условий и уровня техники…"

Полемизируя с М.И. Артамоновым (1898-1972) и С.А. Плетневой (1926-2008), он подчеркивал, что "…отождествление хазар и болгар основано на неоправданном приравнивании этноса к археологической, т.е. материальной, культуре. А так как салтово-маяцкая культура представлена главным образом керамикой, то, значит, древние люди признаны за дополнение к черепкам разбитых горшков, т.е. те и другие – «материал того же порядка». "Логика авторов проста до предела: черепки удобнее для изучения. Они лежат на земле и видны, а древние люди сгнили. Поэтому хватит с нас одних черепков, прочее же можно домыслить".

Далее Л.Н. Гумилев остроумно замечает: "Но представим себе, что археолог ХХХ в. ведет раскопки на территории Ленинграда. Занимаясь посудой, он выделит «культуру глиняных горшков», «культуру фарфора», «культуру алюминиевых мисок», «культуру пластмассовых блюдец». При раскопках жилищ он разнесет по разным «культурам» дворцы в стиле ампир, кирпичные доходные дома и блочные строения. Все эти дома он обязан, согласно постулату, интерпретировать как памятники особых этносов. А ведь для примера взята 250-летняя история одного города!"

"Так правильно ли, - задается резонным вопросом историк, - класть в основу этнической диагностики формы керамических изделий, а не способы жизни народов, т.е. их взаимодействие с кормящей их природой и живыми традициями быта, нравов, воззрений, изменяющихся из века в век…?" И дает однозначный ответ: "Нет, у каждой науки есть своя сфера и свои пределы… Археолог бессилен там, где ткани и меха истлели, а золотые украшения перелиты врагами в слитки. Надо искать иной путь»[1].

Рассуждения Л.Н. Гумилева о "конструировании" истории весьма актуальны. Фактически он вел речь об археологическом постмодернизме, с его постулатом «утверждаю – значит, так есть»[2].

Своевременно выступив против далеко зашедшего "археологического конструирования" истории, в то же время, Л.Н. Гумилев и сам был не чужд "конструирования" прошлого. Совсем не случайно Д.С. Лихачев в предисловии к его книге указывал на то, что "он обладает воображением не только ученого, но и художника", что работа написана "без соблюдения принятых правил и композиции, включающей: постановку проблемы, разбор источников и литературы, изложение и вывод", что "Признавая за автором право опираться на обобщения, уже сделанные его предшественниками, мы не можем не потребовать, чтобы отношение к ним было в меру критическим, а любое приятие или неприятие того или иного тезиса - аргументированным"[3].

К "конструированию" истории можно отнести, например, рассуждения Л.Н. Гумилева о т.н. "пассионарных толчках", "дискретности" исторического времени [4]. Видимо, Лев Николаевич, в какой-то степени, возродил в России тип историка, больше похожего на философа-мыслителя, склонного к "широким" обобщениям, не всегда основанным на оригинальных собственно исторических исследованиях.

Ссылки и примечания

1. См. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М.:Мысль, 1992. С. 33,43-44.

2. См. Лубский А.В. Альтернативные модели исторического исследования /Отв. ред. Ю.Г. Волков. М., 2005. С. 337.

3. См. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. С.8.

4. Там же. С. 756-757. Критический анализ работ Л.Н. Гумилева содержится в публикациях ряда исследователей (URL: https://scepsis.net/tags/id_24.html).

©Кузеванов Леонид Иванович, кандидат исторических наук, доцент; текст, 2016

См. монографию "Методология истории: академизм и постмодернизм".