В наших книгах «Академизм исторического познания»[1], «Методология истории: академизм и постмодернизм»[2], «Академизм и современные трактовки локальной истории»[3], в ряде статей [4] представлена авторская парадигма познания истории, получившая условное название «академизм», основные положения которой изложены в контексте критики постмодернистских подходов к истории.

В данной работе 1) анализируется проблема, которую можно обозначить так: «Существует классическое определение исторической реальности (действительности). В чем смысл попыток его разделения на два других самостоятельных понятия – «историческая действительность» и «историческая реальность»? 2) дается авторское определение исторической реальности (действительности), 3) вводится в научный оборот понятие «современно-источниковая история», интегрированное из двух других понятий – «современная история» и «источниковая история».

1.Реконструкция или «конструирование» прошлого?

В последнее время ряд исследователей, на наш взгляд, неоправданно отказались от единого, ставшего классическим, широко используемого историками, определения исторической реальности, разбив его на два самостоятельных понятия - «историческая действительность» и «историческая реальность». Вот что, например, пишет историк и социальный философ А.В. Лубский в очерке «Действительность историческая»: «В классической науке понятие «объективная историческая реальность» является синонимом понятия «историческая действительность». Определение исторической действительности через понятие «объективная реальность», с одной стороны, подчеркивает важный момент – существование прошлого до сознания субъекта исторического познания, с другой стороны, не позволяет различать в теоретическом сознании историческую действительность и историческую реальность. В неклассической исторической науке существует два «мира прошлого»: мир исторической действительности и мир исторической реальности. Мир исторической действительности – это прошлое, вовлеченное в процесс исторического познания; мир исторической реальности – это образ прошлого, сконструированный в сознании субъекта исторического познания [5].

Некорректность такого расщепления единого понятия на два – сразу же бросается в глаза, прежде всего, ввиду его филологической несообразности. Ведь слово realis с латыни означает «вещественный, действительный». То есть слова «реальность» и «действительность» означают практически одно и то же. В академическом «Толковом словаре русского языка» понятие «реальный» расшифровывается как «действительно существующий, не воображаемый", "реальная действительность», «отвечающий действительности» [6].

Такими несообразностями, подменами одних понятий другими, изобилует литература постмодернистской направленности [7]. Например, первый том работы историка И.М. Савельевой и экономиста А.В. Полетаева (1952-2010) получил характерное для постмодернистских подходов к истории название - «Конструирование прошлого» [8]. Данные исследователи, претендуя на новое осмысление истории, утверждают, что «в конечном счете любая реконструкция «картины мира», существовавшей в каком-либо из обществ в прошлом, все равно является конструкцией прошлой социальной реальности»[9]. В заключении ко второму тому И.М. Савельева и А.В. Полетаев идут еще дальше в своих постмодернистских фантазиях, заявляя, что прошлое «теперь для многих историков уже не то, «что было на самом деле», и даже не «реконструкция», а «образ», «репрезентация» или «конструкция»[10]. То есть вся их историческая концепция основана на идеалистической посылке «о знании как форме конструирования реальности»[11].

Считая, что "знание о социальной реальности одновременно является формой ее конструирования", что можно "конструировать прошлое" [12], И.М. Савельева и А.В. Полетаев приписывают познавательной деятельности историка значение сверхестественной силы. На самом деле, историк, получая знание о прошлом, не создает (не конструирует) его (это, по понятным причинам, невозможно). Он создает лишь реконструкцию, т.е. приблизительно верное отражение какого-либо фрагмента исторической реальности [13]. Достигаемая же при этом степень достоверности всегда исторически ограничена уровнем имеющихся знаний о прошлом, состоянием методологической, методической и иной оснащенности исторического исследования, уровнем профессионализма самого историка.

С другой стороны, данные авторы не совсем последовательны в отстаивании своей концепции истории, когда пишут: «Объем, характер и первичная обработка эмпирического материала в большинстве случаев ограничены пределами возможностей одного индивида, реконструирующего тот или иной фрагмент прошлой реальности»… «Выводы, используемые при реконструкции, также должны соотноситься с гипотезами, а не с постулатами»… «Для того, чтобы понять то или иное произведение индивидуального творчества, нужно как можно полнее изучить среду (социальную и культурную), в которой это произведение создавалось, а также попытаться воспроизвести процесс восприятия окружающей реальности автором, по возможности - реконструируя личный жизненный опыт автора, и тем самым проникнуть в его психику (сознание)»[14].

То есть когда И.М. Савельева и А.В. Полетаев подступают к исследованию реальных исторических фактов они не могут обойтись без термина "реконструкция". Символично, что второй том своего труда авторы заканчивают словами: «… именно история является главной дисциплиной, создающей научное знание о прошлом»[15]. Легко увидеть, что эта фраза находится в полном противоречии с утверждениями этих же авторов о том, что историки «конструируют прошлое». «Конструировать» прошлое и создавать научное знание о прошлом – далеко не одно и то же. Таким образом, данные исследователи (скорее всего неосознанно, иначе бы они особо оговорили эту ситуацию) используют понятие-кентавр "конструкция-реконструкция".

Тезисы А.В. Лубского о том, что классическая концепция исторической действительности «не позволяет различать в теоретическом сознании историческую действительность и историческую реальность», «мир исторической реальности – это образ прошлого, сконструированный в сознании субъекта исторического познания», по сути, мало чем отличаются от утверждений И.М. Савельевой и А.В. Полетаева о возможности «конструирования прошлого». Только если И.М. Савельева и А.В. Полетаев допускают «конструирование прошлого» как такового, то А.В. Лубский более осторожен, и поддерживает мнение о «конструировании образа прошлого в сознании субъекта исторического познания».

Но что интересно, А.В. Лубский не разъясняет – кого он имеет ввиду под «субъектом исторического познания» - писателя, краеведа, представителя познавательного сообщества или историка, получившего полноценное базовое университетское историческое образование, достаточно полно знающего отечественную и всеобщую историю, методологию и методику собственно исторического исследования, историографию, источниковедение, освоившего методику исследовательской работы с архивными, музейными фондами, разнообразными электронными ресурсами, успешно защитившего диссертацию кандидата (доктора) исторических наук, имеющего научные публикации, - то есть зарекомендовавшего себя в качестве состоявшегося исследователя. Вероятно, А.В. Лубский хотел сказать, что все они одинаково "конструируют прошлое" в своем сознании. Если это так, то налицо серьезная логическая ошибка.

Да, конечно, писатель по роду своей профессии преднамеренно и систематически "конструирует" прошлое в своем воображении. Но при этом нужно иметь ввиду, что цель писателя, иного художника, не в том, чтобы познать окружающую действительность – «это задача науки, – а в том, чтобы передать свои эмоции по поводу вещей и объектов окружающей человека действительности зрителю или слушателю»[16]. Вот почему еще А.С. Лаппо-Данилевский (1898-1920) предупреждал об опасности «смешения исторической науки с искусством»[17]. П.В. Копнин (1922-1971), рассуждая на эту же тему, отмечал, что эстетика должна создать либо такую теорию познания, которая стала бы теорией искусства, либо такую теорию искусства и художественной деятельности, которая была бы теорией познания и логикой[18].

Среди краеведов, наряду с энтузиастами изучения истории "малой родины", немало представителей самых разных наук (филологической, геологической и др.). Занимаясь изучением истории родной для них местности, они, может быть, и хотели бы обойтись без «конструирования», но не могут этого сделать по причине отсутствия должной подготовки к проведению собственно исторического исследования [19].

До какого абсурда может дойти т.н. "конструирование прошлого" представителями познавательных сообществ в области истории рельефно свидетельствуют печально известные труды по "новой хронологии" математиков А.Т. Фоменко, В.В. Калашникова (1942-2001), Г.В. Носовского[20]. С.П. Новиков пишет, что "в 1995 г., когда Фоменко опубликовал поток книг в Издательстве МГУ по опровержению древней истории и начал опровергать историю России, он был приказом ректора поставлен во главе Отделения математики мехмата МГУ; историческая деятельность вошла в научные планы мехмата" [21]. То есть на первых порах «фоменковцы» получили солидную поддержку.

Какое же реальное значение имеют труды по "новой хронологии"? На наш взгляд, эти труды показали один из вариантов банкротства тотально-математического подхода к изучению прошлого. Причин провала этого всеохватывающего проекта "конструирования прошлого" несколько: а) часть математиков до сих пор не может отказаться от ложной идеи о превосходстве математической науки над всеми остальными науками - отсюда постоянное стремление "математизировать все и вся". Опыт А.Т. Фоменко и его единомышленников подтверждает - к чему приводят такого рода притязания в области исторических исследований; б) "элитарное" мышление части математиков не хочет смириться с очевидностью - математические методы изучения истории не могут быть универсальными и широко применимыми в исторических исследованиях.

Рассуждая о крайностях приверженцев "новой хронологии" в изучении истории, лингвист А.А. Зализняк (1935-2017) обоснованно писал, что "вопреки расхожему представлению, активно эксплуатируемому авторами НХ ("новой хронологии" - Л.К.), использование математических методов в некоторой науке само по себе еще вовсе не гарантирует какого-либо реального прогресса в этой науке. Как мы уже говорили, математик может применить свои методы, скажем к истории, не раньше, чем он решит для себя целый ряд частных вопросов содержательного характера, возникающих у него уже на этапе отбора материала для последующей математической обработки. Если этот предварительный этап своей работы (не математический!) он провел неквалифицированно (не говорим уже о том катастрофическом случае, если предвзято), то полученный им в дальнейшем математический результат, пусть даже совершенно безупречный, останется не более, чем математическим упражнением, из которого, ввиду недоброкачественности исходных данных, для реальной науки истории не следует ровно ничего"[22].

Небезынтересно мнение математика А.Ю. Андреева о соотношении исторических и математических методов исследовании истории. Вот что он писал, критикуя т.н. "новую хронологию": "В основе этого (излишнего доверия к математической науке - Л.К.) – предубеждение о некоей заведомой «точности» математических методов, более предпочтительной, чем любое гуманитарное знание. При этом забывают, что у любого «точного» метода обязаны быть границы применимости, в которых он эффективно работает, а главное – ошибки, без которых не обходится эта работа, если только речь идет о реальных, а не абстрактных данных. Без оценки этих ошибок применение любого «точного» метода просто лишено смысла. Гуманитарные же результаты, собранные из системы рассуждений, основанных на сотнях разнообразных источников, многократно проверенные их внутренними и внешними связями, десятками специфических методов, которые входят в инструментарий профессионального ученого-гуманитария – эти результаты часто оказываются намного точнее многих математических схем"[23].

На эту же тему высказался историк И.Н. Данилевский: "Историк, изучая тексты, пытается познать реальные события, которые когда-то где-то произошли и уже не могут быть изменены. В этом смысле реальность, которая познается историком, совершенна... Реальность математика - его собственные количественные построения, субъективные образы. Они совершенны, если математический аппарат, с помощью которого они созданы, безукоризнен. Перенося свои «правила игры» на историю, математики подменяют и сам конечный объект исследования: вместо реальных событий прошлого они предлагают изучать голые спекуляции, своеобразные пустые множества прошлого, которым не соответствуют никакие реальные событиям"[24].

В этом же смысле, уместно будет напомнить принципиально важное высказывание историка Ивана Дмитриевича Ковальченко (1923-1995), стоявшего у истоков оптимального использования в нашей стране математических методов в академической истории, - о том, что "описательно-повествовательные методы - основная форма исторического анализа... Но даже если когда-либо все в историческом развитии окажется возможным измерить, качественный анализ этого развития останется описательным, будет базироваться на сущностно-содержательных понятиях и категориях, выраженных в естественно-языковой форме. Эти категории, несмотря на кажущееся могущество математики и ее интенсивный прогресс, не могут быть заменены ее понятиями и языком. Сложность явлений общественной жизни такова, что в системе понятий и категорий они могут быть выражены лишь в естественно-языковой форме» [25].

Вероятно, для того, чтобы преодолеть соблазны тотально-математического подхода к истории, математикам нужно научиться "переводить" ход и результаты своих изысканий на язык исторической науки, а для этого, в свою очередь, нужно знать ее историю, методологию, достижения и реальные проблемы. Попытки же провести вторую тотальную математизацию исторической науки без выполнения указанных выше условий, без достаточной опоры на исторические источники, можно предположить, снова закончатся ничем.

Филолог и историк Г.С. Кнабе (1920-2011), видимо, претендуя на свой «вклад» в разработку методологии "конструирования" прошлого, озвучивал, мягко говоря, странные для историка, но, возможно, приемлемые для филолога рекомендации. Так, говоря об отсутствии в исторических источниках необходимой информации о «непосредственной повседневной жизни», он предлагал «частично конструировать прошлое» с помощью «элементов интуиции и воображения». В итоге, «результаты проделанной работы» начинают «тяготеть к форме исторического романа», которую Г.С. Кнабе почему-то называл «особым видом исторической реконструкции» - «исторической прозой». При этом «грань между художественно создаваемой пластикой истории и научно воссоздаваемой ее структурой становится расплывчатой, а познание приближается к синтезу аналитического знания и целостного переживания»[26].

Обратим внимание на символическую деталь: когда Г.С. Кнабе предлагает придумывать с помощью "воображения и элементов интуиции" несуществующие исторические факты, он использует термин "конструирование". В то же время, он не отказывается от понятия "реконструкция", рассуждая об "исторической прозе" как об особой ее (реконструкции) форме. В итоге получается понятие-кентавр "конструкция-реконструкция" - также как у И.М. Савельевой и А.В. Полетаева. Разница лишь в том, что Г.С. Кнабе вполне сознательно предлагает "конструировать", то есть придумывать исторические факты, в то же время прикрываясь зонтиком особой формы "реконструкции" ("историческая проза"). Но допуская саму возможность хотя бы частичного придумывания ("конструирования") никогда не существовавших исторических фактов, Г.С. Кнабе тем самым заранее ставил под сомнение достоверность планируемого исследования.

Свою лепту в развитие концепции "конструирования прошлого" внесли философ Т.В. Филатов и историк Г.М. Ипполитов, используя понятие "концептуальная мутация", смысл которой "в отклонении от "правильного" воспроизведения соответствующих смыслов, генерируемых в сознании философа в процессе авторского осмысления оригинальных текстов"[27]. Видимо, и В.В. Миронов во вступительной статье к «Словарю философских терминов», изданному к 250-летию МГУ им. М.В. Ломоносова, имел ввиду именно эти "мутации", когда писал, что «философ ищет в тексте новые смыслы, более того, он вправе допустить такую интерпретацию (крамольную лишь с позиции историка философии), которая может даже исказить изначальный смысл текста, так как его значение сопрягается с личной рефлексией философа над сегодняшним бытием»[28]. Фактически "концептуальные мутации" - это еще одна разновидность "конструирования" истории (в данном случае, "искажения изначального смысла документа" под воздействием "личной рефлексии" философа). Вероятно, именно эти "мутации" являются основанием для утверждений сторонников постмодернизма о его «несомненном» «позитивном влиянии» на историческую науку[29], присутствия в нем якобы когнитивных «мобилизующих» возможностей [30].

Однако неизбежно возникают вопросы: а почему бы философу сначала не выяснить смыслы, заложенные в тексте самим автором, а уж потом упражняться в поиске "новых смыслов", "сопряженных с личной рефлексией философа над сегодняшним бытием" (скажем, в отдельной главе, которую так и назвать "Искажения изначального смысла документа (название) в ходе сопряжения с личной рефлексией философа (ФИО) над сегодняшним бытием")? зачем вообще исследователю нужно искажать изначальный смысл документа (источника)? не подменяется ли таким образом исследование с его весьма разнообразным набором методов и средств, по сути, некими произвольными конструкциями литературно-художественного плана? не игнорируется ли таким образом общенаучный методологический принцип историзма?

Историк М.В. Сапронов, убежденный сторонник "синергизации" исторической науки, считает, что мало «рассматривать прошлые события с учетом конкретной обстановки, в которой они протекали», историк должен стать «их участником», «находясь внутри наблюдаемой системы и ведя диалог с ней на ее собственном языке». При этом М.В. Сапронов опирается, прямо скажем, на весьма спорные утверждения филолога и философа Н.Н. Козловой (1946-2002), считавшей, что исследователь «ощущает себя непосредственно включенным в живую историческую цепь и принимает на себя ответственность за деяния предшественников и современников». «И тогда, - уверяла Н.Н. Козлова, - начинаются чудеса превращения. Тогда ненавистные «они» оказываются отцами и дедами. Становится возможным разглядеть человеческое лицо любого процесса…»[31]. Все эти "чудеса", видимо, вытекают из "ключевой, - как полагала Наталья Никитична, - для теоретического рассмотрения специфики социальной реальности", также весьма спорной, концепции т.н. "онтологического соучастия"[32].

Однако, если следовать Н.Н. Козловой, то историк должен «принимать на себя ответственность за деяния», например, палачей из НКВД в годы массовых репрессий. И как в этой ситуации М.В. Сапронов представляет себе «участие» историка в этих деяниях, да еще «находясь внутри наблюдаемой системы и ведя диалог с ней на ее собственном языке»? И какие же «чудеса превращения» должны произойти, чтобы заплечных дел мастера из сталинского НКВД вдруг превратились еще и в наших «отцов и дедов»?

Фантастическим представляется утверждение Н.Н. Козловой о том, что при изучении советского прошлого нужно учитывать "память тела - тела, наполненного немотой воспоминаний, тела маркированного, нагруженного уже свершившейся историей. Именно благодаря памяти тела рождается ощущение подлинности воскрешенного прошлого, и мы испытываем радость, обретая действительность"[33].

После ознакомления с таким «конструированием прошлого» становится понятным – почему большая часть отечественных историков не хочет, по мнению М.В. Сапронова, расставаться с «устаревшими стереотипами мышления» и «следовать в ногу со временем» и «войти в грядущую эпоху с обновленным мировоззренческим багажом»[34].

Если же говорить в целом о проблеме использования синергетических методологий в исторических исследованиях, то стоит прислушаться к польскому историку, методологу и историографу Ежи Топольскому (1928-1998), утверждавшему, то синергетика "не дает для исторического анализа ничего более собрания новых терминов и метафор. Ни в коей мере она не представляет объяснений, которые были бы глубже фактографического описания"[35]. Мнение не бесспорное, но отражающее некоторые аспекты нынешнего состояния применения синергетических методологий в исторических исследованиях.

На фоне отторжения историками в массе своей попыток деформировать сложившийся, за многие годы доказавший свою эвристическую ценность, понятийный фундамент российской исторической науки, как никогда актуально звучат слова известного ученого-историка Сергея Федоровича Платонова (1860-1933, на снимке слева) о том, что «история… есть наука, изучающая конкретные факты в условиях… времени и места… И только там, где факты собраны и освещены, мы можем возвыситься до некоторых исторических обобщений, можем подметить общий ход того или иного исторического процесса, можем даже на основании частных обобщений сделать смелую попытку - дать схематическое изображение той последовательности, в какой развивались основные факты нашей исторической жизни. Но далее такой общей схемы русский историк идти не может, не выходя из границ своей науки»[36].

Примерно об этом же говорил Лев Владимирович Черепнин (1905-1977), крупный специалист по средневековой истории России: "Никак не могу согласиться с тем, что историки располагают обилием фактов. Их явно недостаточно, и это тормозит развитие науки. Факты надо еще и еще собирать. Конечно, оперировать следует не грудой сырого материала, а системой фактов, конечно надо работать над теорией. Но многие темные места в истории упираются в отсутствие фактов"[37].

То есть использование тех или иных методик исследования прошлого невозможно без учета довольно жестких требований принципа историзма - основополагающего методологического принципа академической истории. Ниже приводим один из возможных вариантов формулировок и сочетания некоторых важных требований принципа историзма в историческом исследовании.

Во-первых, полноценное исследование того или иного фрагмента исторической реальности (действительности) не может состояться при отсутствии необходимого количества достаточно информативных исторических источников, из которых, с помощью комплекса методов и приемов исторического исследования, извлекается и интерпретируется основная масса исторических фактов (факты-информации, факты-связи, методолого-историографические факты).

Во-вторых, исторические факты являются базой для исторической реконструкции, составными частями которой являются описания и обобщения (заключения). Причем, обобщения должны строиться исключительно на анализе выявленных существенных исторических фактов. С научно-исторической точки зрения качественно выполненные описания и обобщения позволяют приблизительно верно объяснить те или иные исторические события и процессы, реально происходившие в прошлом.

В-третьих, историк должен изучать то или иное реконструируемое историческое событие в развитии: когда, как, в каких исторических условиях оно возникло, какие основные этапы прошло, в чем его своеобразие, возможные сходство и связь с другими событиями. Однако различного рода предсказания будущего выходят за границы предмета академической истории по причине фрагментарности исследования исторической реальности (действительности) и невозможности создания соответствующей эффективной исторической методологии.

В-четвертых, исследование альтернатив в истории имеет ряд методологических ограничений: 1) историческая наука изучает прошлое, которое уже изменить нельзя; 2) прошлое исследуется главным образом по историческим источникам. Нет источников (или их недостаточно) - нет и полноценного исторического исследования; 3) по историческим источникам можно определить наличие (или отсутствие) той или ной альтернативы в истории, ход борьбы между противоборствующими сторонами, установить причины победы одной из альтернатив.

Вместе с тем, не выходя за рамки предмета исторической науки, невозможно достоверно установить как бы шло историческое развитие той или иной страны (региона или локальной общности), если бы победила нереализованная альтернатива, - так как она не состоялась. А это, в свою очередь, означает, что нет никаких исторических источников, из которых можно было бы узнать о ее практической реализации. Вот почему, например, имитационное моделирование несостоявшихся альтернатив в истории - к исторической науке прямого отношения не имеет. Построение такого рода моделей более уместно, скажем, в рамках футурологии или похожих направлений познания.

Пока не совсем ясно - почему А.В. Лубскому понадобилось в своем энциклопедическом очерке релятивистски "уравнивать" всех, кто в какой-либо степени занимается изучением прошлого, независимо от того - "конструируют" ли они нелепости о прошлом, или все же получают о нем приблизительно верное знание в процессе академической реконструкции, опираясь на достоверные существенные исторические факты.

Итак, можно говорить о том, что разделение классического определения исторической реальности (действительности) на два других понятия – «историческая реальность» и «историческая действительность» призвано утвердить в практике исторических исследований постмодернистскую по своей сути концепцию «конструирования прошлого» (в ее псевдоисторической, тотально-математической, литературно-художественной, псевдосинергетической, конструктивистско-философской и др. интерпретациях).

Реальное внедрение этой концепции через высшее образование, аспирантуру, академические научные учреждения открывает, на наш взгляд, путь к безудержному наукообразному фантазированию и провакативным утверждениям. Образно говоря, данная концепция - "мина замедленного действия", вольно или невольно заложенная под формировавшийся длительное время методологический фундамент отечественной исторической науки и, соответственно, высшего исторического образования.

Сегодня мы стоим перед важным выбором - по какому пути пойдет отечественная историческая наука: по пути "конструирования прошлого" [придумывание никогда не существовавших исторических фактов ("историческая проза", "новая хронология", "теоретическая (математическая) история"); искажение изначального смысла документа под воздействием личной рефлексии исследователя; утверждение о том, что существует "память тела, наполненного немотой воспоминаний, тела маркированного, нагруженного уже свершившейся историей" и т.д.] или же все-таки по пути реконструкции фрагментов исторической реальности (действительности) в форме описаний и соответствующих обобщений, на основе обнаруженных достоверных, существенных фактов, с использованием всего доступного арсенала методологических и методических средств исследования.

2.Проблема наблюдения событий современной («живой») истории и фиксации его результатов

Конечно, было бы неправильно консервировать классическую концепцию исторической реальности (действительности). Как и всякая концепция, имеющая фундаментальный характер, она должна развиваться, совершенствоваться. Ниже приводим некоторые соображения на этот счет.

Своеобразная черта исторической науки - отсутствие возможности широкого использования метода непосредственного наблюдения, что до последнего времени считалось чуть ли не системным изъяном по сравнению с естествознанием. Но эту особенность нельзя преувеличивать. Так, непосредственно наблюдаемы факты-события и факты-связи современной истории, понимаемой как отрезок времени, в течение которого историк имеет возможность лично (или с помощью технических средств) наблюдать фрагменты того или иного исследуемого события (т.е. та история, которая, по меткому определению Б. Кроче, «вершиться прямо на наших глазах»[38]).

Возможности наблюдения фрагментов современных исторических событий существенно увеличились в связи с широким внедрением цифровых технологий, использованием интернета, позволяющими практически беспрепятственно передавать огромные объемы видео и иной информации из многих точек страны и мира с места реально происходящих событий.

С помощью новых технических средств могут создаваться колоссальные банки исторической информации, обеспечивающие надежную эмпирическую базу для осуществления многоплановых исторических исследований, как в настоящем, так и в будущем. Причем, возможности изучения исторической реальности (действительности) с использованием новейших информационных технологий будут неуклонно возрастать.

То есть речь идет о постепенном решении фундаментальной научной проблемы – как остановить «исчезновение» огромных пластов прошлого? Можно предположить, что постепенно наступит такой этап в развитии исторической науки, когда с помощью новейших технологий отбор и сохранение необходимой исторической информации, почерпнутой из современной истории, будет поставлен «на поток» в результате плановых, методологически осознанных, действий национальных, а затем и международных сообществ историков.

Таким образом, в наше время радикальное расширение возможностей непосредственного наблюдения современных исторических событий, наконец, получило прочную техническую базу, которая ранее была лишь предметов научной фантастики. В этом заключается одна из особенностей современного этапа революционных изменений в исторической науке - появился реальный шанс, в какой-то мере, влиять на стихийный процесс трансформации довольно большой части фрагментов современных событий в исторические источники.

Однако использование данной возможности пока тормозится ввиду теоретико-методологического застоя в этой области (что, как и в каких объемах фиксировать?), а также слабости необходимой материально-технической базы, отсутствия соответствующих кадров историков.

Причем, речь должна идти о подготовке историков, получивших полноценное базовое университетское историческое образование, кроме того, овладевших методологией, теорией, содержанием, методикой и чисто технической составляющей исторических цифровых технологий.

3.Источниковая история – составная часть исторической реальности (действительности)

Признавая в историческом познании важную роль непосредственного наблюдения событий современной («живой») истории, не нужно забывать об испытанных формах непосредственного и опосредованного наблюдения в источниковой истории – второй органической части исторической реальности (действительности). Так, исследователь имеет возможность непосредственно наблюдать факты-источники («остатки прошлого»). Во многих случаях такого рода источники достаточно хорошо сохранились (например, образцы одежды, оружия, монеты, книги, фото-, кино-, видео-, фонодокументы, рукописи, различные механизмы и приспособления, здания, некрополи и т.д.), что расширяет потенциал исследования исторической реальности методом непосредственного наблюдения. Причем, данное наблюдение, чаще всего, не ограничено во времени.

Живые свидетели (участники) исторических событий (уклад жизни, особенности речи, своеобразие жилища, одежды и многое другое), на протяжении ряда лет, также представляют сами по себе непосредственные наблюдаемые «фрагменты» прошлого и являются источниками «устной истории». Однако и в этой сфере исторических исследований нужны новые подходы, основанные на широком использовании современных информационных технологий и кооперации усилий сообществ профессиональных историков.

Кроме того, с помощью новых технологий может быть запущен управляемый процесс создания еще одного сектора источниковой истории, - образуемого на основе фиксации исторической информации по ходу наблюдения событий "живой" истории.

Подведем итоги. Что же такое объективная историческая реальность (действительность)? Объективная историческая реальность (действительность) - это постоянно движущаяся, изменяющаяся и взаимосвязанная, непосредственно и опосредованно наблюдаемая совокупность фрагментов современной и источниковой истории (реальности). В основе этого процесса - непрерывная трансформация фрагментов событий современной истории в исторические источники - фрагменты прошлого. Именно эту объективную историческую реальность (действительность) изучает историк.

Для краткости (и в целях дистанцирования от постмодернистских толкований) историческую реальность (действительность) можно условно обозначить термином «современно-источниковая история».

Ссылки и примечания

1. См. Кузеванов Л.И. Академизм исторического познания. М.: РИЖ, 2010. Выделения курсивом в тексте публикуемой статьи сделаны автором.

2. См. Кузеванов Л.И. Методология истории: академизм и постмодернизм. 2-е изд., доп. М.: Российская историография, 2014. Электронная версия: URL: http://klio.3dn.ru/publ/9-1-0-181; Кузеванов Л.И. Методология истории: академизм и постмодернизм. Монография. 3-е изд., доп. М.: Российская историография, 2019. Электронная версия: URL: http://klio.3dn.ru/publ/3-1-0-200

3. См. Кузеванов Л.И. Академизм и современные трактовки локальной истории. Балашов: РИЖ, 2008.

4. См., например, Кузеванов Л.И. О методологической и историографической позициях исследователя //Российский исторический журнал, 2004. №2; Кузеванов Л.И. Академизм исторического исследования. Статья 1. Основные черты современного научного познания //Российский исторический журнал. 2009. №2; Кузеванов Л.И. Академическая парадигма исторического познания //Российский исторический журнал. 2010. №1; Кузеванов Л.И. Политизированное «конструирование» прошлого //Российский исторический журнал. 2010. №2; Кузеванов Л.И. Методология исторического исследования: академизм и постмодернизм //Российский исторический журнал. 2011. №2.

5. См. Лубский А.В. Действительность историческая //Теория и методология исторической науки: терминологический словарь /Отв. ред. А.О. Чубарьян. М.: Аквилон, 2014. С.84.

6. См. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка /Ин-т русского языка РАН. М.: АзЪ, 1992. С.695-696.

7. См. подробнее об этом: Кузеванов Л.И. Методология истории: академизм и постмодернизм. 2-е изд., доп. М.: Российская историография, 2014. С. 51-167, 173-174.

8. См. Савельева И.М. Знание о прошлом: теория и история: В 2 т. /И.М. Савельева, А.В. Полетаев. СПб., 2003. Т. 1.: Конструирование прошлого.

9. См. Савельева И.М. Знание о прошлом: теория и история: В 2 т. /И.М. Савельева, А.В. Полетаев. СПб., 2006. Т. 2. С. 683. Словосочетание «конструирование прошлого» - применительно к исследовательской деятельности представителей т.н. «аналитической истории» - часто используется в этом томе (СПб., 2006. С.602, 618, 633, 683).

10. См. Савельева И.М. Знание о прошлом: теория и история: В 2 т. /И.М. Савельева, А.В. Полетаев. СПб., 2006. Т. 2. С. 683.

11. См. Савельева И.М. Знание о прошлом: теория и история: В 2 т. /И.М. Савельева, А.В. Полетаев. Т.1. С.250.

12. См. Савельева И.М., Полетаев А.В. Теория исторического знания. Уч. пос. СПб.: 2007. С.59, 362, 391, 405.

13. Для сведения: в академическом "Толковом словаре русского языка" дается такое определение понятию "реконструкция" – «восстановление чего-то по сохранившимся остаткам, описаниям» (См. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка /Ин-т русского языка РАН. М.: АзЪ, 1992. С.698).

14. См. Савельева И. М., Полетаев А.В. Знание о прошлом: теория и история: В 2 т. Т. 1. С. 312, 314,372.

15. См. Савельева И. М., Полетаев А.В. Знание о прошлом: теория и история: В 2 т. СПб., 2006. Т. 2. С. 683.

16. См. Мамчур Е.А. Объективность науки и релятивизм (К дискуссиям в современной эпистемологии). М., 2004. С.180.

17. См. Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. Пг., 1923. Вып.1. С.24.

18. См. Копнин П.В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1974. С.255. Е.А. Мамчур также проводит четкую границу между искусством и наукой, считая искусство формой «игровой деятельности» (См. Мамчур Е.А. Объективность науки и релятивизм. С.182-183).

19. См. Кузеванов Л.И. Академизм и современные трактовки локальной истории. Балашов: РИЖ, 2008 и др.

20. См., например, Фоменко А. Т. Критика традиционной хронологии античности и средневековья. Какой сейчас век?. Моног. М.: Изд-во механико-математического ф-та МГУ, 1993; Калашников В.В., Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Датировка звездного каталога «Альмагеста». Статистический и геометрический анализ. М.: Факториал, 1995; Фоменко А.Т. Истину можно вычислить. Хронология глазами математики. М.: АСТ, 2007; Фоменко А.Т. 400 лет обмана. Математика позволяет заглянуть в прошлое. М.: АСТ, 2010.

21. См. Новиков С.П. Математика и история. URL: http://scepsis.net/library/id_629.html

22. См. Зализняк А.А. Из заметок о любительской лингвистике. М.: Русский мир, 2010. С.59.

23. См. Андреев А.Ю. "Новая хронология" глазами математика.
URL: https://history.wikireading.ru/294977

24. См. Данилевский. Пустые множества «Новой хронологии». Несколько предварительных замечаний. URL: https://scepsis.net/library/id_656.html

См. другие публикации, содержащие критику трудов А.Т. Фоменко и его единомышленников: Шмидт З. «Феномен Фоменко» в контексте изучения современного общественного исторического сознания. URL: http://scepsis.net/library/id_573.html; Янин В. Зияющие высоты академика Фоменко. URL: http://fatus.chat.ru/zvysot.htm; Андреев А.Ю. "Новая хронология" с точки зрения математической статистики. URL: http://www.hist.msu.ru/Science/DISKUS/FOMENKO/andreev.htm

25. Cм. Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. 2-е изд., доп. М., 2003. С.328-329.

Историк А.В. Бочаров проанализировал попытки дать свое видение истории со стороны представителей физической и математической наук и пришел к выводу о том, что, например, физики Г.Г. Малинецкий и С.Б. Переслегин "буквально" переносят "конвенциональные формально-математические правила на действительность" и "отождествляют физические и социальные закономерности". Говоря об исследованиях С.Ф. Гребениченко и группы ученых под руководством математика и историка Л.И. Бородкина, А.В. Бочаров подчеркивает, что в своих исследованиях они применяют недопустимые преобразования над данными, игнорируют "фактор свободы субъектов исторического действия", допускают "несогласованность математического аппарата со спецификой использованных исторических источников" (См. Бочаров А.В. Проблема альтернативности исторического развития: историографические и методологические аспекты. Автор. дис. к.ист. наук. Томск, 2002. С. 15-16).

26. См. Кнабе Г.С. Общественно-историческое познание второй половины ХХ века и наука о культуре. Проблемы, перспективы и трудности //Кнабе Г.С. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1994. С. 163-166.

27. См. Филатов Т.В., Ипполитов Г.М. [Рецензия] //Известия Самарского научного центра Российской академии наук. 2016. Т. 18, №6. С. 242. Подробнее см.: Кузеванов Л.И. Филатов Тимур Валентинович и Ипполитов Георгий Михайлович о методологии истории. Обоснованы ли выводы? URL: http://klio.3dn.ru/publ/4-1-0-613

28. См. Миронов В.В. Вступительная статья //Словарь философских терминов /Под науч. ред. В.Г. Кузнецова. М., 2005. С. ХIV.

29. См. Гусева Н.С. Проблема объективности и достоверности исторического познания: конструктивистские гипотезы и философия постмодерна //Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов, 2012. № 7 (21). В 3-х ч. Ч.1. С.58.

30. См. Ильичев А.А. Исторический факт как гносеологический феномен: Автореферат кандидата философских наук. Саратов, 2012.
URL: https://www.sgu.ru/sites/default/files/dissnews/old/synopsis/ilyichevavto1_0.pdf

31. См. Сапронов М.В. Концепция самоорганизации в обществознании: мода или насущная необходимость? (Размышления о будущем исторической науки) //Общественные науки и современность. 2001. №1. С. 158.
См.: Козлова Н.Н. Социология повседневности: переоценка ценностей.
URL:http://ecsocman.hse.ru/data/746/926/1219/5-Kozlova.pdf

32. См. Козлова Н.Н. Советские люди. Сцены из истории. М.: Европа, 2005. С. 13. Эта книга, отнюдь, не художественное произведение. Она снабжена теоретическими главами, научным аппаратом.

33. См. Козлова Н.Н. Советские люди. Сцены из истории. М.: Европа, 2005. С. 18.

34. См. Сапронов М.В. Концепция самоорганизации в обществознании: мода или насущная необходимость? (Размышления о будущем исторической науки). С. 160.

35. Цит. по: Бородкин Л.И. "Порядок из хаоса": концепции синергетики в методологии исторических исследований.
URL: http://www.hist.msu.ru/Labs/HisLab/BOOKS/chaos.htm
О творчестве Е.Топольского см.: Туманин Е.В. Ежи Топольски как историк. Автор. дис. к. ист. н. Казань, 2003. URL: https://www.dissercat.com/content/ezhi-topolski-kak-istorik

"При наложении концепций смежных естественно-математических наук на историческое познание, - пишет историк А.В. Бочаров, - прослеживается тривиальный механический перенос терминологии из одной области в другую, а также искажение понятия энтропии. Если мы назовем альтернативную ситуацию бифуркацией, случайность - флуктуацией, нестабильность общества - увеличением энтропии, стихийность во взаимодействии социальных групп - хаосом, прогресс – негаэнтропией, выход из кризиса - самоорганизацией системы, мы не станем вследствие этого лучше понимать и объяснять историческое прошлое. При использовании естественно-научных концепций все концептуальные основания и даже гипотетические допущения, которыми станет руководствоваться историк, будут лежать за пределами знания об обществе и человеке" (См. Бочаров А.В. Проблема альтернативности исторического развития: историографические и методологические аспекты. Автор. дис. к.ист. наук. Томск, 2002. С. 15). Котргументы см.: Бородкин Л.И. Моделирование исторических процессов: от реконструкции реальности к анализу альтернатив. СПб.: Алетейя, 2016. С.150-151.

36. См. Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М.: Высшая школа, 1993. С. 39-40.

37. См. Черепнин Л.В. Вопросы методологии исторического исследования. М.: Наука, 1981. С. 218.

38. См. Кроче Б. Теория и история историографии /Пер. с ит. И.М. Заславской. Послесл. Т.В Павловой. Науч. ред. М.Л. Андреевой. М., 1998. С.9.

©Кузеванов Леонид Иванович, кандидат исторических наук, доцент; текст, 2004-2020

Основные положения данной статьи опубликованы и на бумажном носителе.

Изображения обложек книг, опубликованных авторами, упоминаемыми в статье, изображение С.Ф. Платонова размещены в интернете в свободном доступе.

См. материал "О замалчивании существенных исторических фактов в очерке "Феномен советской историографии" и книге "История исторического знания"".