1.1.Объективная природно-событийная реальность и непосредственное наблюдение ее фрагментов. 1.2.Объективная природно-источниковая реальность, непосредственное и опосредованное наблюдение ее фрагментов. 1.3.Определение объективной природно-исторической действительности (реальности). 2.1.Историческая реальность или историческая действительность? 2.2."Конструкция-реконструкция" - понятие-кентавр. 2.3.Релятивистское уравнивание всех "субъектов исторического познания" - теоретический прием, обеспечивающий когнитивную легитимацию постмодернистского "конструирования прошлого". 2.4."Новая хронология". 2.5."Математическая (теоретическая) история". 2.6."Историческая проза". 2.7."Концептуальные мутации". 2.8.Псевдосинергизация истории. 3.О некоторых регулятивах (требованиях) академического принципа историзма.

1.Объективная природно-историческая действительность: совокупность природно-событийной и природно-источниковой реальностей

В наших книгах «Академизм исторического познания»[1], «Методология истории: академизм и постмодернизм»[2], «Академизм и современные трактовки локальной истории»[3], в ряде статей [4] представлена авторская парадигма познания истории, получившая условное название «академизм», основные положения которой изложены в контексте критики постмодернистских подходов к истории.

В данном очерке дается авторское определение природно-исторической действительности (реальности), анализируется проблема, которую можно обозначить так: «Длительное время в отечественной исторической науке используется единое понятие исторической реальности (действительности). В чем смысл попыток его разделения на два других самостоятельных понятия – «историческая действительность» и «историческая реальность»?

1.1.Объективная природно-событийная реальность и непосредственное наблюдение ее фрагментов.

Как известно, в истории человек обнаруживает себя прежде всего в разнообразных, непосредственно и фрагментарно наблюдаемых событиях, происходящих в определенное время и в определенном месте. Вот почему событийной стороне жизни людей историк уделяет самое пристальное внимание.

Если события в жизни конкретного человека прекращаются с окончанием его физического существования, то в масштабах человечества события совершаются непрерывно - в жизни объективно сменяющих друг друга поколений, и будут продолжаться до тех пор пока существует само человечество. Иными словами, смена поколений - процесс природный.

Человек - часть природы, ее продукт, ею же наделенный разумом - за многие годы своего существования создал относительно автономные социальные "оазисы" в составе природы, что позволяет ему более комфортно жить и развиваться. Но корректно ли утверждать, что человечество стало настолько независимо от природы, что его историю нужно рассматривать изолированно от истории природы?

Было бы серьезной методологической ошибкой преувеличивать возможности человека. Ведь он, как продукт и часть природы, в конечном счете, полностью зависит от нее (вода, питательные вещества, кислород, полезные ископаемые, солнечное излучение как фактор существования жизни на Земле). Кроме того, природные катаклизмы (пандемии, землетрясения, засухи, ураганы, наводнения, цунами, природные пожары) приводят к травмированию, заболеваниям и гибели людей, утрате материальных ценностей, ослаблению общественной стабильности. Космическая погода (потоки заряженных частиц, магнитные бури и др.) часто отрицательно влияют как на технику (спутники, самолеты, системы навигации), так и на здоровье людей.

Импактные события (столкновения Земли с небесными телами) вызывают серьезные разрушения и в перспективе могут повлечь за собой гибель части или даже всего человечества. При всем декларируемом могуществе созданных человеком науки и техники, до настоящего времени отсутствует надежная защита от такого рода столкновений.

Конечность жизни человека, вероятно, самый важный аргумент в доказательстве полной зависимости человека от природы. То есть человек вовлечен в природные процессы и явления естественным путем, можно даже сказать, помимо его воли. В этой связи, едва ли можно отделить события, происходящие в обществе людей, от явлений и процессов, объективно происходящих в природе, органической частью которой является человек - мыслящее, но природное существо. В этом плане, общество людей - относительно автономная часть природы, а история человечества - специфическая часть ее истории. По другому можно сказать, что человек - природно-историческое существо.

Поведение людей детерминировано не только инстинктами (самосохранения, продолжение рода и др.), наследственностью, но и специфическими нормами поведения, формирующимися и укрепляющимися по ходу усвоения людьми как положительного, так и отрицательного многовекового опыта сменяющих друг друга поколений.

Об этом и многом другом свидетельствуют сами люди, на протяжении своей сознательной жизни, постоянно и непосредственно наблюдающие фрагменты современных им событий и фиксирующие их, например, в личных дневниках, письмах, мемуарах [5]. Свои непосредственные наблюдения исследователи оформляют более точно, стремясь не только описать, но и с научных позиций осмыслить фрагменты природно-событийной реальности [6]. Из этого следует, что непосредственные наблюдения исторических событий и природных явлений осуществляются людьми непрерывно - по ходу естественной смены поколений.

С появлением интернета, мобильных записывающих и передающих устройств эффективность системы наблюдения за фрагментами объективной природно-событийной реальности радикально повышается. В частности, прямые многочасовые трансляции с места происходящих событий и явлений (например, наводнения, лесные пожары и ликвидация их последствий), в режиме реального времени, возможны одновременно из многих точек региона, страны и даже мира. В этом же плане большие потенциальные возможности заложены в наблюдениях со спутников из космоса (также как, например, в метеорологических или географических исследованиях). Эти и иные факты свидетельствуют об органической связи природного и историко-событийного в деятельности человека - мыслящего природного существа.

Таким образом, фундаментальная научная проблема обеспечения более систематического, всестороннего непосредственного наблюдения и фиксирования реально происходящих событий (и связанных с ними природных явлений) постепенно решается и технически, что в дальнейшем позволит значительно сократить потери ценной исторической информации.

В связи с этим, придется пересмотреть значение устоявшегося в сознании историков постулата о необходимости соблюдения т.н. "исторической дистанции". Дело в том, что историки, устранившись как минимум на 15-20 лет от исследования современных им событий, неизбежно теряют возможность непосредственного изучения уникальной информации, например, в связи со смертью непосредственных участников исторических событий, уничтожением ауди/видеозаписей, интернет-материалов, бывших когда-то в свободном доступе, но никем не зафиксированных.

Причем, речь идет о необходимости наблюдений за современными событиями (непосредственно или с помощью технических средств) и сборе исторической информации именно профессиональными историками - с прицелом на изучение конкретной научной темы последующими поколениями исследователей, которым, по понятным причинам, не надо будет специально ждать, когда возникнет "историческая дистанция".

Важный этап исторического исследования, коим является этап непосредственных наблюдений за современными историческими событиями по конкретной научной теме, ни в коем случае нельзя полностью отдавать на откуп социологам, политологам, психологам, представителям других научных направлений, использующим своеобразные концепции, исследовательские методы, приемы и средства, не всегда согласующиеся с целями и задачами собственно исторического исследования. Однако это не исключает сотрудничества с данными специалистами в рамках междисциплинарных проектов, осуществляемых под руководством историков.

То есть в современных условиях возникли реальная потребность и возможность в проведении исторических исследований "по свежим следам", одной из главных целей которых является формирование максимально представительной историко-информационной базы для первоначальных и последующих исследований, осуществляемых новыми поколениями историков по той же примерно теме. Стало быть, профессиональный историк сознательно и целенаправленно берет на себя функции непосредственного наблюдения, научного фиксирования, предварительного осмысления фрагментов современных ему исторических событий и связанных с ними природных явлений.

Такой подход значительно меняет саму структуру исторического исследования, предполагающего, кроме всего прочего, "поколенную" преемственность в изучении одной и той же научной темы, эффективное исследование которой обеспечивается не только наличием достаточного количества информативных источников, но и непосредственными наблюдениями фрагментов "живых" исторических событий. То есть ныне живущие историки, кроме всего прочего, как бы передают эстафету исследований последующим поколениям ученых по конкретной теме, профессионально наблюдая и фиксируя фрагменты реально происходящих современных им исторических событий, используя весь комплекс новых и традиционных средств исторического исследования.

Этот метод можно обозначить как метод эстафетно-поколенного исследования (ЭПИ-метод) фрагментов природно-исторической действительности. Конечно, этот новый во многих отношениях исследовательский метод, должен сочетаться с другими, доказавшими свою эвристическую ценность, методами исторического исследования. Эффективное использование ЭПИ-метода возможно лишь в рамках соответствующей концепции ["Концепция эстафетно-поколенного исследования фрагментов природно-исторической действительности" (ЭПИ-концепция)]. Естественно, что после развернутого обоснования ЭПИ-концепции, ЭПИ-метода, нужно будет приступить к созданию целого комплекса необходимых научно-организационных и чисто методических средств, облегчающих процесс адаптации этого метода к условиям и специфике конкретно-исторического исследования.

Итак, объективная, непосредственно и фрагментарно наблюдаемая природно-событийная реальность - это глобальная, взаимосвязанная совокупность исторических событий и природных явлений, преемственно развивающаяся, движущаяся и изменяющаяся в результате естественной смены поколений людей и иных природных процессов, изучаемая с помощью комплекса исследовательских форм и средств, среди которых должен занять достойное место ЭПИ-метод.

1.2.Объективная природно-источниковая реальность, непосредственное и опосредованное наблюдение ее фрагментов.

Параллельно с природно-событийной формируется и постоянно развивается другая реальность - природно-источниковая, не менее важная часть объективно существующей природно-исторической действительности. Природно-источниковая реальность вторична по отношению к природно-событийной, т.к. фрагменты "живых" событий постоянно трансформируются в разнообразные природно-исторические источники, понимаемые как фрагменты прошлого, являющиеся (потенциально или непосредственно) предметом исторического исследования.

За многие века существования человечества образовалась колоссальная по объему и разнообразию, непосредственно наблюдаемая объективная природно-источниковая реальность: здания, орудия труда, различные виды средств передвижения, документы, рукописи, книги, образцы оружия, одежды, виды денежного обращения, произведения искусства, некрополи, фото-, кино-, видео-, фонодокументы, записи наблюдений, сделанные со спутников из космоса, а также материалы размещенные в интернете.

Сохранившиеся природные объекты, некогда включавшиеся в деятельность человека, также могут быть отнесены к историческим источникам и, соответственно, становятся объектом непосредственного наблюдения (например, пещеры, где обитал первобытный человек; горы и возвышенности, реки и болота, игравшие большую роль в создании и функционировании культов, связанных с обожествлением природы, а также в исходе того или иного сражения, в строительстве стратегически важных путей сообщения; космические объекты, изучаемые человеком в научных, коммерческих и военных целях (например, пилотируемые полеты на Луну, запуск различных автоматических космических аппаратов). Культурные слои (слои земли, содержащие остатки деятельности человека), изучаемые археологами, наглядно иллюстрируют единство природного и исторического в проводимых исследованиях.

Живые участники или свидетели исторических событий на протяжении ряда лет, сохраняя в своем облике и повседневной деятельности характерные черты минувшего времени (например, особенности питания, личной гигиены и санитарии, своеобразие одежды, речи, восприятие мира и т.д.), сами по себе представляют "фрагменты прошлого", символизирующие собой органическое единство природного-событийной и природно-источниковой реальностей. При выполнении определенных условий, они могут стать также объектом непосредственного наблюдения. Помимо всего, живые участники или свидетели исторических событий, природных явлений - источники "устной истории".

Немаловажно, что непосредственное наблюдение фрагментов природно-источниковой реальности может быть не ограничено во времени. В этой ситуации профессиональный историк способен даже чисто визуально выявить какую-либо из важных сторон исследуемого им исторического источника (например, решить проблему подлинности рукописи).

Вместе с тем, непосредственное наблюдение природно-исторических источников не может решить всех задач исторического исследования. Вот почему историки используют целый комплекс методов, средств и приемов, получивший условное наименование - "опосредованное наблюдение". То есть, не будучи участником или свидетелем произошедшего исторического события и не видя связанных с ним природного объекта или природного явления, исследователь может приблизительно верно реконструировать фрагменты события (природного явления, внешнего вида природного объекта), изучив и сопоставив существенные исторические факты, извлеченные из достаточного количества и в достаточной мере информативных источников (например, рисунки (фотографии, видеозаписи), документы, свидетельства очевидцев,).

Нужно особо подчеркнуть, что в современных исторических исследованиях довольно широко используются методы естественных наук (например, физические, химические, биологические методы датировки и исследований предметов, объектов и материалов, геофизические методы дистанционного зондирования объектов, археоастрономические методы исследования), что лишний раз подчеркивает взаимосвязь природного и исторического, обуславливает необходимость междисциплинарного подхода к изучению природно-исторической действительности (реальности).

В то же время, не надо забывать о другом объективно совершающемся процессе - процессе колоссальной по масштабам безвозвратной утраты природно-исторических источников. Особенно это касается ранних периодов истории. Другими словами, большая часть прошлого вообще не представлена какими-либо природно-историческими источниками, играющими важную роль в историческом исследовании. Кроме того, природно-исторические источники в немалых количествах гибнут в результате стихийных бедствий, войн, преднамеренного уничтожения и т.д. Часть источников находится в ведомственных архивах, допуск к которым может быть ограничен. Природные исторические источники с течением времени могут оказаться на территории охраняемого объекта, что делает его практически недоступным для исследователя. По разным причинам часть источников засекречивается на длительные сроки (например, о загадочном перелете Р. Гесса в Великобританию в мае 1941 года, об убийстве Д. Кеннеди в ноябре 1963 года и др.).

Со сменой поколений происходит утрата обширной исторической информации, потенциальными носителями которой являлись умершие люди ("устная история"). Деятельность археологов свидетельствуют о том, что в природных объектах - земле и под водой - находится значительная масса разнообразных артефактов, которые еще ждут своего исследователя.

По финансовым соображениям (нехватка средств на строительство новых архивохранилищ, содержание дополнительного штата профессиональных архивистов, вспомогательного персонала) на хранение в современные российские общедоступные архивы сдается ничтожно малое количество документов из государственных организаций, учреждений, коммерческих и некоммерческих структур. Оставшиеся документы, по истечении определенного срока, могут быть утилизированы. По финансовым же причинам в нашей стране крайне недостаточно частных и общественных профессионально работающих архивов и музеев.

Не случайно, исходя из многолетнего опыта конкретно-исторических исследований, историки обоснованно считают - нет источников, или их слишком мало, или они недостаточно информативны, то не может состояться и полноценное историческое исследование по той или иной теме.

Следовательно, объективная природно-источниковая реальность - это непосредственно и опосредованно, фрагментарно наблюдаемая, движущаяся, изменяющаяся, взаимосвязанная глобальная совокупность природных и исторических (природно-исторических) источников, понимаемых как фрагменты прошлого, являющихся (потенциально или непосредственно) предметом исторического исследования, образующихся в результате трансформации фрагментов природно-событийной реальности.

1.3.Определение объективной природно-исторической действительности (реальности).

Объективная природно-историческая действительность - это непосредственно и опосредованно, фрагментарно наблюдаемая, движущаяся, изменяющаяся, взаимосвязанная глобальная совокупность природно-событийной и природно-источниковой реальностей; в основе этого процесса: 1) деятельность человека - природного мыслящего существа, детерминированная инстинктами, наследственностью и нормами поведения, формирующимися и укрепляющимися по ходу усвоения людьми как положительного, так и отрицательного многовекового опыта естественно сменяющих друг друга поколений, 2) непрерывная трансформация фрагментов объективно существующей природно-событийной реальности в природно-исторические источники - объективно существующие фрагменты прошлого.

Именно эту объективную природно-историческую действительность, с помощью комплекса методов и средств, в т.ч. методов естественных наук, фрагментарно изучает историк, именно она является объектом исторической науки.

2. Словосочетание "конструирование прошлого" - радикально искажает суть исторического исследования.

Наша трактовка объективной природно-исторической действительности в какой-то мере противостоит другому определению, активно продвигаемому в научной и образовательной сферах группой исследователей.

2.1.Историческая реальность или историческая действительность?

Вот что, например, пишет историк и социальный философ А.В. Лубский в очерке «Действительность историческая»: «В классической науке понятие «объективная историческая реальность» является синонимом понятия «историческая действительность». Определение исторической действительности через понятие «объективная реальность», с одной стороны, подчеркивает важный момент – существование прошлого до сознания субъекта исторического познания, с другой стороны, не позволяет различать в теоретическом сознании историческую действительность и историческую реальность. В неклассической исторической науке существует два «мира прошлого»: мир исторической действительности и мир исторической реальности. Мир исторической действительности – это прошлое, вовлеченное в процесс исторического познания; мир исторической реальности – это образ прошлого, сконструированный в сознании субъекта исторического познания [7].

Некорректность расщепления единого понятия "историческая реальность (действительность)" на два ("историческая действительность" и "историческая реальность") сразу же бросается в глаза, прежде всего, ввиду его филологической несообразности. Ведь слово realis с латыни означает «вещественный, действительный». То есть слова «реальность» и «действительность» означают практически одно и то же. В академическом «Толковом словаре русского языка» понятие «реальный» расшифровывается как «действительно существующий, не воображаемый", "реальная действительность», «отвечающий действительности» [8].

Подобный подход не нов и обусловлен субъективно-идеалистическим игнорированием объективно существующей природно-исторической действительности. Отсюда - неизбежная подмена одних понятий другими, эклектизм, релятивизм, без чего не может существовать идеализм вообще и его современная разновидность постмодернизм, в частности [9].

2.2."Конструкция-реконструкция" - понятие-кентавр.

Например, первый том работы историка И.М. Савельевой и экономиста А.В. Полетаева получил характерное для постмодернистских подходов к истории название - «Конструирование прошлого» [10]. Данные исследователи, претендуя на новое осмысление истории, утверждают, что «в конечном счете любая реконструкция «картины мира», существовавшей в каком-либо из обществ в прошлом, все равно является конструкцией прошлой социальной реальности»[11]. В заключении ко второму тому И.М. Савельева и А.В. Полетаев идут еще дальше в своих постмодернистских фантазиях, заявляя, что прошлое «теперь для многих историков уже не то, «что было на самом деле», и даже не «реконструкция», а «образ», «репрезентация» или «конструкция»[12].

Собственно говоря, вся их историческая концепция основана на идеалистической посылке «о знании как форме конструирования реальности»[13]. Считая, что "знание о социальной реальности одновременно является формой ее конструирования", что можно "конструировать прошлое" [14], И.М. Савельева и А.В. Полетаев приписывают познавательной деятельности историка значение сверхестественной силы. Ведь, если до конца следовать логике этого, по сути, мистического "конструирования", то исследователь может изменить уже состоявшее прошлое и, например, "оживить" давно умерших людей.

На самом деле, историк, получая знание об объективно существующей природно-исторической реальности (действительности), конечно же, не создает, не конструирует ее, что, по понятным причинам, невозможно. Он осуществляет лишь реконструкцию, т.е. приблизительно верное отражение какого-либо фрагмента природно-исторической действительности [15]. Достигаемая же при этом степень достоверности всегда ограничена достигнутым уровнем имеющихся знаний о данной реальности, методологической, методической и иной оснащенности исторического исследования, профессионализма самого историка, состоянием и доступностью источниковой базы.

Таким образом, словосочетание "конструирование прошлого" нельзя использовать в качестве некоего краткого определения процесса исторического исследования, т.к. оно радикально искажает его действительную суть.

С другой стороны, И.М. Савельева и А.В. Полетаев не совсем последовательны в отстаивании своей концепции истории, когда пишут: «Объем, характер и первичная обработка эмпирического материала в большинстве случаев ограничены пределами возможностей одного индивида, реконструирующего тот или иной фрагмент прошлой реальности»… «Выводы, используемые при реконструкции, также должны соотноситься с гипотезами, а не с постулатами»… «Для того, чтобы понять то или иное произведение индивидуального творчества, нужно как можно полнее изучить среду (социальную и культурную), в которой это произведение создавалось, а также попытаться воспроизвести процесс восприятия окружающей реальности автором, по возможности - реконструируя личный жизненный опыт автора, и тем самым проникнуть в его психику (сознание)»[16].

То есть когда И.М. Савельева и А.В. Полетаев подступают к исследованию реальных исторических фактов они не могут обойтись без термина "реконструкция". Символично, что второй том своего труда авторы заканчивают словами: «… именно история является главной дисциплиной, создающей научное знание о прошлом»[17]. Легко увидеть, что эта фраза находится в полном противоречии с утверждениями этих же авторов о том, что историки «конструируют прошлое». "Конструировать" прошлое и получать "научное знание о прошлом" - далеко не одно и то же.

Данные исследователи, используя понятие-кентавр "конструкция-реконструкция", демонстрируют наличие эклектизма в своих методологических воззрениях - неизбежный итог стремления усидеть на двух стульях - субъективного идеализма и академического исторического знания.

2.3.Релятивистское уравнивание всех "субъектов исторического познания" - теоретический прием, обеспечивающий когнитивную легитимацию постмодернистского "конструирования прошлого".

Тезисы А.В. Лубского о том, что классическая концепция исторической действительности «не позволяет различать в теоретическом сознании историческую действительность и историческую реальность», «мир исторической реальности – это образ прошлого, сконструированный в сознании субъекта исторического познания», по сути, мало чем отличаются от утверждений И.М. Савельевой и А.В. Полетаева о возможности «конструирования прошлого». Только если И.М. Савельева и А.В. Полетаев допускают «конструирование прошлого» как такового, то А.В. Лубский более осторожен, и поддерживает мнение о «конструировании образа прошлого в сознании субъекта исторического познания».

Но что интересно, А.В. Лубский не разъясняет – кого он имеет ввиду под «субъектом исторического познания» - писателя, иного деятеля искусства, краеведа, представителя познавательного сообщества или историка, получившего полноценное базовое университетское историческое образование, достаточно полно знающего отечественную и всеобщую историю, методологию и методику собственно исторического исследования, историографию, источниковедение, освоившего методику исследовательской работы с архивными, музейными фондами, разнообразными электронными ресурсами, свободно ориентирующегося в сфере использования методов естественных наук в историческом исследовании, успешно защитившего диссертацию кандидата (доктора) исторических наук, имеющего научные публикации, - то есть зарекомендовавшего себя в качестве состоявшегося исследователя. Вероятно, А.В. Лубский хотел сказать, что все они одинаково "конструируют прошлое" в своем сознании. Если это так, то мы имеем дело с теоретическим приемом, обеспечивающим когнитивную легитимацию постмодернистского "конструирования прошлого".

Конечно, деятель искусства по роду своей профессии преднамеренно и систематически "конструирует" прошлое в своем воображении. Например, великий русский оперный певец Федор Иванович Шаляпин (1873-1938), рассуждая о разнице между научным и художественным подходами к трактовке биографии того или иного исторического деятеля, в своей книге "Маска и душа" писал: "Борис Годунов. Есть монета с его портретом. На монете он без бороды. В одних усах. Волосы, кажется, стриженые. Это, вероятно, настоящая историческая правда, но подумав, я пришел к заключению, что эта протокольная истина никому не интересна. Ну, был Борис без бороды. Следует ли из этого, что я должен выйти на сцену бритым? Изобразил ли бы я Бориса блондином? Конечно, нет. Я этим ослабил бы впечатление от его личности. Он монгольского происхождения. От него ждут черной бороды. И я пожаловал Борису черную бороду. Те, которые меня видели в роли Бориса, могут судить, в какой степени эта внешняя деталь оказалась важной для силы и красоты образа"[60]. Таким образом, Ф.И. Шаляпин, рассматривая методологию и методику художественного познания, четко различает "протокольный" (т.е. научный) и художественный подходы к истории.

Этот пример свидетельствует о том, что цель деятеля искусства, не в том, чтобы познать окружающую действительность – «это задача науки, – а в том, чтобы передать свои эмоции по поводу вещей и объектов окружающей человека действительности зрителю или слушателю»[18]. П.В. Копнин (1922-1971), рассуждая на эту же тему, отмечал, что эстетика должна создать либо такую теорию познания, которая стала бы теорией искусства, либо такую теорию искусства и художественной деятельности, которая была бы теорией познания и логикой[20].

Среди краеведов, наряду с энтузиастами изучения истории "малой родины", немало представителей самых разных наук (филологической, геологической и др.). Занимаясь изучением истории родной для них местности, они, может быть, и хотели бы обойтись без «конструирования» вопиющих нелепостей, но не могут этого сделать по причине отсутствия должной подготовки к проведению собственно исторического исследования [21].

2.4. "Новая хронология".

До какой степени абсурда может доходить т.н. "конструирование прошлого" со стороны членов познавательных сообществ в области истории, свидетельствует труды по "новой хронологии" математиков А.Т. Фоменко, В.В. Калашникова (1942-2001), Г.В. Носовского[22]. Академик РАН, математик С.П. Новиков, весьма скептически относящийся к этому проекту, пишет, что "в 1995 г., когда Фоменко опубликовал поток книг в Издательстве МГУ по опровержению древней истории и начал опровергать историю России, он был приказом ректора поставлен во главе Отделения математики мехмата МГУ; историческая деятельность вошла в научные планы мехмата" [23]. Однако было ли это решение (выделено курсивом) правильным?

Рассуждая о крайностях приверженцев "новой хронологии" в изучении истории, лингвист, академик РАН А.А. Зализняк (1935-2017) обоснованно писал, что "вопреки расхожему представлению, активно эксплуатируемому авторами НХ ("новой хронологии" - Л.К.), использование математических методов в некоторой науке само по себе еще вовсе не гарантирует какого-либо реального прогресса в этой науке. Как мы уже говорили, математик может применить свои методы, скажем к истории, не раньше, чем он решит для себя целый ряд частных вопросов содержательного характера, возникающих у него уже на этапе отбора материала для последующей математической обработки. Если этот предварительный этап своей работы (не математический!) он провел неквалифицированно (не говорим уже о том катастрофическом случае, если предвзято), то полученный им в дальнейшем математический результат, пусть даже совершенно безупречный, останется не более, чем математическим упражнением, из которого, ввиду недоброкачественности исходных данных, для реальной науки истории не следует ровно ничего"[24].

Небезынтересны наблюдения математика А.Ю. Андреева о соотношении исторических и математических методов исследовании истории. Вот что он писал, критикуя т.н. "новую хронологию": "В основе этого (излишнего доверия к математической науке - Л.К.) – предубеждение о некоей заведомой «точности» математических методов, более предпочтительной, чем любое гуманитарное знание. При этом забывают, что у любого «точного» метода обязаны быть границы применимости, в которых он эффективно работает, а главное – ошибки, без которых не обходится эта работа, если только речь идет о реальных, а не абстрактных данных. Без оценки этих ошибок применение любого «точного» метода просто лишено смысла. Гуманитарные же результаты, собранные из системы рассуждений, основанных на сотнях разнообразных источников, многократно проверенные их внутренними и внешними связями, десятками специфических методов, которые входят в инструментарий профессионального ученого-гуманитария – эти результаты часто оказываются намного точнее многих математических схем"[25].

На эту же тему высказался историк И.Н. Данилевский: "Историк, изучая тексты, пытается познать реальные события, которые когда-то где-то произошли и уже не могут быть изменены. В этом смысле реальность, которая познается историком, совершенна... Реальность математика - его собственные количественные построения, субъективные образы. Они совершенны, если математический аппарат, с помощью которого они созданы, безукоризнен. Перенося свои «правила игры» на историю, математики подменяют и сам конечный объект исследования: вместо реальных событий прошлого они предлагают изучать голые спекуляции, своеобразные пустые множества прошлого, которым не соответствуют никакие реальные событиям"[26].

В этом же смысле, уместно будет напомнить принципиально важный тезис академика АН СССР (РАН) историка И.Д. Ковальченко (1923-1995), фактически стоявшего у истоков оптимального использования математических методов в изучении прошлого в нашей стране, - о том, что "описательно-повествовательные методы - основная форма исторического анализа... Но даже если когда-либо все в историческом развитии окажется возможным измерить, качественный анализ этого развития останется описательным, будет базироваться на сущностно-содержательных понятиях и категориях, выраженных в естественно-языковой форме. Эти категории, несмотря на кажущееся могущество математики и ее интенсивный прогресс, не могут быть заменены ее понятиями и языком. Сложность явлений общественной жизни такова, что в системе понятий и категорий они могут быть выражены лишь в естественно-языковой форме» [27].

То есть многочисленные представители научного сообщества, критикующие проект "новая хронология" [28], указывают на неприемлемость исключительно математического подхода к изучению прошлого, игнорирования положительного исследовательского опыта профессиональных историков, представителей других направлений академического познания.

В чем же, так сказать, первопричины такой "необычной" позиции А.Т. Фоменко и членов его исследовательской группы? Практика показывает, что научные взгляды того или иного исследователя во многом формируются в молодости, в рамках полученного базового высшего образования. Такое образование профессиональный историк-исследователь получает на историческом факультете университета. Пропустить эту стадию нельзя, также как невозможно стать математиком-исследователем, минуя этап получения базового математического образования в университете или в каком-либо специализированном вузе.

Ведь для того, чтобы успешно осуществить профессионально организованное историческое исследование нужно, как отмечалось выше, иметь соответствующие профессиональные знания, исследовательские умения и навыки. По ходу обучения на историческом факультете университета, самообразования, общения с выдающимися учеными, у исследователя вырабатывается и постоянно совершенствуется специфически-профессиональное историческое мышление, которое задает рамку и вектор исследования исторической реальности.

Несомненно, что математик без базового высшего исторического образования вряд ли в состоянии самостоятельно провести эффективное, профессионально организованное, историческое исследование, или это исследование будет историческим только по названию. (Заметим, что сдача нескольких кандидатских экзаменов ни формально, ни по существу, не может заменить базового высшего исторического образования.) Другая ситуация складывается, когда математика приглашают в качестве специалиста, обеспечивающего вспомогательно-математическую часть исторического исследования, что, кстати, успешно практикуется в нашей стране уже многие годы.

Таким образом, одной из важных причин неудачи проекта "новая хронология" являются некомпетентность в вопросах истории и отсутствие необходимого опыта в проведении исторических исследований у его авторов и участников. Вероятно, подобного масштаба проекты должны осуществляться в рамках междисциплинарного исследования в тесной координации прежде всего с сообществом профессиональных историков-исследователей.

Почему же все-таки академик РАН математик А.Т. Фоменко, не имея базового исторического образования, опыта собственно исторических исследований, все же взялся за создание и реализацию проекта "новая хронология"? Неужели с целью "фальсифицировать" отечественную и всеобщую историю, как считают некоторые его критики? Невероятно. Думается, ответ на этот вопрос нужно искать прежде всего в психологии части математиков-исследователей, формируемой ложными представлениями о превосходстве математической науки над всеми остальными науками - отсюда постоянное стремление "математизировать все и вся". "Элитарное" мышление части математиков не хочет смириться с очевидностью - математические методы изучения истории не могут быть универсальными и широко применимыми в исторических исследованиях.

2.5."Математическая (теоретическая) история".

Но было бы неправильно считать, что математизированное "конструирование" прошлого представлено только проектом "новая хронология". Историк А.В. Бочаров обратил внимание на другие факты, подтверждающие, что ряд представителей математической и физической наук не стремятся (заметим, также как и представители "новой хронологии") адаптировать свои исследования прошлого с учетом специфики академической истории. Так, рассуждая о подходах математика Г.Г. Малинецкого и физика С.Б. Переслегина, он пришел к выводу о том, что они "буквально" переносят "конвенциональные формально-математические правила на действительность" и "отождествляют физические и социальные закономерности". Говоря об исследованиях другой группы ученых во главе с математиков и историком Л.И. Бородкиным, А.В. Бочаров подчеркивает, что в своих изысканиях они применяют недопустимые преобразования над данными, игнорируют "фактор свободы субъектов исторического действия", допускают "несогласованность математического аппарата со спецификой использованных исторических источников" [29].

Своего рода манифестом сторонников данного проекта стал материал биолога, зоолога и математика П.В. Турчина "Математическое моделирование исторических процессов. Клиодинамика" (представленный в качестве раздела вузовского учебника "Теория и методология истории"[30]), в которой утверждается: "И мыслители прошлого, и современные ученые много спорили о том, может ли история быть такой же наукой, как физика или биология. История, конечно, состоялась как описательная наука, и источниковедение – не менее трудный и технический предмет, чем, скажем, материаловедение. Но физика и другие естественные науки совершили переход от описательной к теоретической, «объяснительной» науке. В XIX в., на волне впечатляющих успехов естественных наук, многие думали, что вскоре наступит очередь истории"[31].

Безусловно, история - это одно из направлений академического познания объективно существующего мира. Но у исторической науки весьма специфический объект - совокупность природно-событийной и природно-источниковой реальностей. Как отмечалось выше, эта совокупность образуется в результате непрерывной трансформации фрагментов природно-событийной реальности в природно-исторические источники - фрагменты прошлого. Именно эту непосредственно и опосредованно наблюдаемую, объективно существующую природно-историческую реальность (действительность), используя комплекс методов, средств и приемов, фрагментарно изучает историк.

Однако параллельно осуществляется другой процесс - процесс колоссальной утраты природно-исторических источников. Никакие математические и иные "точные" методы не в состоянии преодолеть эту объективную данность, игнорирование которой постоянно приводит к банальному "конструированию" прошлого.

Именно поэтому трудно согласиться с П.В. Турчиным, когда он утверждает: "по-настоящему что-то объяснить (в истории - Л.К.) без общих законов (в широком смысле этого слова) невозможно - в этом философы едины"[32]. Но, во-первых, сообщество философов не однородно - о каких философах, высказавших это мнение, рассуждает автор материала? Во-вторых, о каких "общих законах" в истории "в широком смысле" ведет речь П.В. Турчин? Чем они отличаются от "менее общих", на чем основано это разделение? Каков должен быть тот допустимый минимум исторических источников, чтобы можно было достоверно вывести "общие законы в широком смысле"? Какой степенью информативности при этом они должны обладать? Не объявляются ли очевидности "общими законами"?

Возникают и другие вопросы: как можно выявить в прошлом "общие законы в широком смысле", если оно изучается фрагментарно, по историческим источникам, да еще и на совершенно различных методологических основаниях? Какое влияние на этот поиск оказывают объективно существующие масштабные природно-источниковые лакуны? Все эти и другие подобного рода вопросы неизбежно возникают потому, что П.В. Турчин ведет речь об "общих законах в широком смысле", не раскрывая при этом содержания этого понятия.

Об описательности исторической науки. Нет никаких оснований считать историческую науку лишь "описательной", вкладывая в этот термин некий отрицательный смысл. Достаточно ознакомиться, например, с текстами недавно защищенных диссертаций на соискание ученой степени кандидата (доктора) исторических наук по разным специальностям ВАК, и будет ясно, что в заключительной части каждой диссертации содержатся обязательные для соискателя обобщения изученных исторических фактов, объясняются причины и ход тех или иных реконструируемых природно-исторических событий и процессов. Степень же теоретичности этих обобщений зависит от целей и характера, других параметров осуществленного исследования, включая уровень профессиональной подготовки самого соискателя. Например, более теоретичны работы историков, специализирующихся в области исторической методологии и историографии.

Так что академическая история - наука и описательная, и объясняющая, и теоретическая. Однако описания, объяснения, теоретические выводы базируются на обобщении существенных исторических фактов, извлеченных (и интерпретированных) из достаточного количества и достаточно информативных природно-исторических источников, обнаруженных в рамках взятого для изучения фрагмента (фрагментов) природно-исторической реальности.

В этом же смысле весьма поверхностным выглядит и такое утверждение П.В. Турчина: "Если объективных законов нет, то успех исторического труда определяется в большей степени литературным талантом автора, чем его аналитическими способностями или его научным авторитетом (аргументы академика выглядят более убедительно, чем доводы кандидата исторических наук), либо идеологическими установками, превалирующими в обществе на данный момент... Собственно, так и происходит в традиционной исторической науке. Неудивительно, что в последние десятилетия часто приходится слышать о кризисе исторической науки как в России, так и за рубежом"[33]. Как видим, здесь П.В. Турчин уже говорит об "объективных законах", но опять-таки не разъясняя отличий объективных законов от "общих законов в широком смысле". Неясно: речь идет об одних тех же законах, или это все же разные понятия?

Как известно, рассуждениями об объективных законах была переполнена марксистская литература. Но и в ней различались объективные и научные законы. Научные законы классифицировались как эмпирические и теоретические. Причем, различие между ними признавалось относительным, подчеркивалось, что "эмпирические и теоретические законы относятся к одному и тому же типу научного знания - к теоретическому знанию"[34].

В современной методологической литературе проблема существования объективных и научных законов трактуется несколько по-иному. Например, во "Введении в философию и методологию науки" читаем следующее: "Некоторые современные философы науки утверждают, что само понятие закона является в настоящее время не совсем удачным. Оно отсылает нас к метафизике XVII-XVIII вв., когда под законом понималось нечто абсолютное, безусловное, присущее природе с логической необходимостью. Сегодня мы далеко отошли от такой метафизики... на современном уровне развития науки мы действительно пониманием под законами не столько безусловные законы природы в традиционном метафизическом смысле, сколько особые теоретические конструкции, находящиеся в сложном контексте абстрактных объектов и абстрактных связей, идеализаций, мысленных моделей и т.п."[35]

В данном контексте уместно напомнить вывод, сформулированный физиком и философом Е.А. Мамчур о том, что естествознание «субъективно» и не обеспечивает «объектного описания действительности», хотя оно, как «в добрые старые времена, остается верным идеалу объективности»[36].

Таким образом, основной тезис П.В. Турчина о необходимости открытия "объективных" законов в истории ("по примеру физики") как бы повисает в воздухе в свете указанных выше особенностей объекта исторической науки и серьезных трудностях собственно физического познания. Другими словами, признание объективно существующей природно-исторической реальности (действительности) не ведет к автоматическому признанию существования "объективных" законов, необходимо управляющих ею. То, что иногда исследователи называют законом, на самом деле, является очевидностью или неким научным обобщением, которое необязательно называть "законом", тем более "объективным".

П.В. Турчин в материале "Клиодинамика: новая теоретическая и математическая история" [37] утверждает, что в советской исторической науке "превалировали" марксистские идеологические установки, а в современной российской - либеральные.

Что касается влияние идеологии на историческую науку в СССР, то это - очевидный факт. Но к данному явлению нужно подходить сугубо исторически - следует учитывать, что указанное выше "превалирование" было не всегда одинаковым. Советским историкам удалось внести весомый вклад в исследование прошлого, не взирая на то, что им приходилось создавать свои произведения в рамках одной марксистской концепции истории.

Достаточно упомянуть творчество таких ученых, как В.И. Авдиев (1898-1978), А.В. Арциховский (1902-1978), Б.Д. Греков (1882-1953), Е.В. Гутнова (1914-1992), И.М. Дьяконов (1914-1999), П.А. Зайончко́вский (1904-1983), А.А. Зимин (1920-1980), И.Д. Ковальченко (1923-1995), Е.А. Косминский (1886-1959), А.Д. Люблинская (1902-1980), М.В. Нечкина (1901-1985), Пронштейн (1919-1998), Л.Н. Пушкарев (1918-2019), С.Д. Сказкин (1890-1973), Р.Г. Скрынников (1931-2009), М.Н. Тихомиров (1893-1965), З.В. Удальцова (1918-1987), С.Л. Утченко (1908-1976), Л.В. Черепнин (1905-1977), С.О. Шмидт (1922-2013), Е.М. Штаерман (1922-2013), В.Л. Янин (1929-2020). В советское время дальнейшее развитие получила отечественная историография (труды О.Л. Ванштейна (1894-1980), Е.Н. Городецкого (1907-1993), А.И. Данилова (1916-1980), Киреевой, Н.Л. Рубинштейна (1897-1963) и др.).

Кроме того, историческая наука в России после Октябрьской революции 1917 г. развивалась неодинаково (20-е, 30-е, военные и послевоенные годы, хрущевская «оттепель», период брежневского правления, горбачевская «перестройка»). Политические и иные особенности каждого из названных периодов предполагали различный подход к интерпретации отдельных марксистских теоретических положений применительно к конкретно-историческому исследованию. Многое зависело от личности самого историка.

Так, в сталинские времена Е.В. Тарле в скрытой форме фактически оспаривал марксистское определение бонапартизма («лавирование» между классом феодалов и буржуазии). В книге «Наполеон» историк утверждал, что французский император, встав па путь «политической реакции», проводил политику, выгодную прежде всего крупной торгово-промышленной буржуазии[38]. В фундаментальной работе «Крымская война» Е. В. Тарле удалось развенчать некоторые высказывания Ф. Энгельса относительно внешней политики России, русской армии и др.[39]

После смерти Сталина начались теоретико-методологические дискуссии, протекавшие «под знаком преодоления сталинской догматизации истории», что способствовало «дисциплинарному самоопределению советской историографии, определенному размежеванию ее по предмету исследования с историческим материализмом и выработке собственного методологического аппарата»[40].

В 70-80-х гг. ХХ в. наиболее творческие советские историки пытались «интегрировать в марксистское методологическое сознание целый ряд новаций, таких как идея многовариантности исторического процесса, проблемы «человека в истории» и «истории в человеке», историческое моделирование и использование количественных методов в исторических исследованиях[41].

В это время стали появляться научные работы, в которых стало возможным «подправлять» самого Ленина. Так, Е.В. Гутнова, приведя известное его высказывание о том, что «исторические заслуги судятся не потому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а потому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками», тут же замечает, что «вместе с тем необходимо учитывать также значимость этих «заслуг» и для последующего развития историографии, а также их актуальность и научную ценность для нашего времени»[42].

И еще один важный момент. Отрицая значение марксистской концепции исторического процесса как единственно возможной и правильной, в то же время, нельзя не видеть ее сильных эвристических сторон: пристальное внимание к истории народных движений, экономической истории, удачное использование отдельных положений диалектико-материалистического подхода к анализу исторических фактов. Б.Г. Могильницкий писал о том, что марксизм, в конце концов, был включен «в общее русло развития исторической мысли»… «На смену игнорированию или уничтожающей критике учения Маркса стало приходить понимание того, что оно является органической частью западного исторического мышления, всей западной культуры»[43]. Это один из аргументов, в соответствии с которым было бы ошибкой сбрасывать со счетов достижения советских методологов. Особенно это относится к творчеству М.А. Барга, Б.А. Грушина, Э.В. Ильенкова, П.В. Копнина.

С другой стороны, сомнительным представляется утверждение П.В. Турчина [37] о том, что в современной российской исторической науке "превалирует" либеральные идеологические установки. Во-первых, о каком конкретно времени и каких либеральных установках идет речь? В каких формах они были реализованы (реализуются) в отечественной исторической науке? Как все это соотносится с наличием и развитием других секторов российской исторической науки? Ведь, если проанализировать современную, свободно публикуемую в РФ историческую и историко-методологическую литературу, подготовленную специалистами, то легко можно обнаружить набор разных методологических подходов к истории, как например, марксистский [44] и теологический [45]. Не упрощает ли П.В. Турчин реальную обстановку в сфере современных исторических исследований, не спрямляет ли ход исторических событий?

Попытка П.В. Турчина отождествить эффективность профессионально проведенного исторического исследования лишь с литературными талантами или авторитетом того или иного историка только на том основании, что последний не видит "острой" необходимости в поиске "объективных законов", мягко говоря, не логичны и противоречат суждению самого же П.В. Турчина о том, что история "состоялась как описательная наука". Нельзя согласиться и с тем его мнением, что в наше время какое-либо высокое ученое звание автоматически обеспечивает авторитет в науке. Яркий тому пример - широкая по охвату проблем, продолжающаяся уже не один год, критика исторических трудов академика РАН А.Т. Фоменко и его единомышленников. В то же время, сторонники "новой хронологии" имеют реальную возможность отвечать на эту критику (издание новых книг, интервью, лекции, открытие 29 декабря 2019 г. в г. Ярославле специализированного музея по "новой хронологии"[46] и т.д.). То есть налицо борьба мнений и концепций.

Вместе с тем, хотелось бы особо подчеркнуть, что профессиональный историк, как представитель науки, имеющей внушительный, за многие годы положительно зарекомендовавший себя, арсенал средств, форм и методов исследования объективной природно-исторической действительности, не может, не имеет права теоретизировать в отрыве от наличной, реально существующей источниковой базы, содержания самих исторических источников, подменять анализ и обобщение исторических фактов произвольным домысливанием, то есть т.н. "конструированием" прошлого.

По-видимому, для того, чтобы преодолеть соблазны тотально-математического подхода к истории, математикам нужно научиться "переводить" ход и результаты своих изысканий на язык исторической науки, а для этого, в свою очередь, нужно знать ее историю, методологию, понятийный аппарат, достижения и реальные проблемы. Попытки же провести вторую тотальную математизацию исторической науки без соблюдения указанных выше условий, можно предположить, снова закончатся ничем.

См. окончания статьи.

©Кузеванов Леонид Иванович, кандидат исторических наук, доцент; текст, 2020-2023

Основные положения данной статьи опубликованы и на бумажном носителе.

См. окончания статьи.